Рамон мрачный и сосредоточенный, но не спешит делать мне выговор за то, что оторвала их верховность от важных дел.
– Ты можешь доверять Хавьеру, он связан со мной клятвой верности. Как и все вервольфы из моей охраны. Все вервольфы на острове.
– Тогда предупреди его, что я беременна, и ему не стоит пугать меня выломанными дверями.
Взгляд верховного более чем красноречив, а я – что? Я правда беременна!
– Что насчет людей?
– Альваро обязан мне жизнью. Что касается остальных… Рад, что ты позвала меня. Это разумный шаг.
Я сделала большие глаза:
– Ты меня похвалил и не пошел дождь? Загадка природы.
Черты лица Рамона смягчились, будто он собирался улыбнуться, но все-таки не улыбнулся. А может, мне все это показалось. Да и какое мне дело до его улыбок и до его ободрения!
– Уверена, что хочешь видеть суд?
– Я хочу знать, кто угрожал моей дочери.
– Нашей. Идем.
Мы идем какими-то новыми коридорами и спускаемся не там, где бассейны и беседка, а возле площадки, напоминающей открытый зал для йоги или других тренировок на свежем воздухе. Впрочем, стоит оказаться на улице, ни о какой свежести и речи нет – как в печь сунулся. Единственный плюс площадки: у нее есть крыша из сухих пальмовых листьев, отбрасывающая густую тень, а еще мы с Рамоном останавливаемся аккурат под единственным работающим вентилятором, вертящим огромными, как у вертолета, лопастями и гоняющим туда-суда воздух. Неподалеку от Альваро и Мишель.
Вервольфы-охрана выстроились по периметру, так и замерли, а в центре на коленях и с опущенными головами замерли трое людей. Одну из них я даже знаю: эта женщина приносила мне еду. А других парней вижу впервые, но, присмотревшись, вздрагиваю. Потому что они совсем мальчишки.
Дети!
Тем сильнее хочется повырывать рыжей ее длинные патлы. Она почему не на коленях? Впрочем, Мышель довольной не выглядит, скорее, бледной и напуганной, но я не Рамон, чтобы вестись на эту игру в невинность.
Верховный переходит на велимейский. Женщина вскидывает голову и что-то ему отвечает. Если бы я еще что-то понимала, а так остается лишь ловить каждый взгляд, каждую интонацию, каждую эмоцию. Зачастую эмоции выдают сильнее слов или жестов, и подделать их практически невозможно. Женщина и не пытается: ее голос срывается, она говорит быстро – объясняет. Оправдывается? В ней и страх, и раскаяние, и тревога. Не за себя, за детей, догадываюсь я, когда она начинает эмоционально жестикулировать, указывая на застывших мальчишек.
