В Женеве мы прогулялись до той самой церкви, где отпевали дочь великого Федора Михайловича Достоевского, который жил здесь в 1868 году, о чем говорила табличка на одном из домов недалеко от вокзала. В Берне мы посмотрели на живых символов города – бурых медведей, живущих под открытым небом, после чего наведались в уникальный музей А.Эйнштейна, поразивший своей необычной инсталляцией. В Мартиньи необыкновенный восторг Кирены вызвал музей сенбернаров, где нам показали фильм про спасение людей в горах с помощью этих замечательных собак, а живых экземпляров этой породы мы вдоволь насмотрелись в питомнике на первом этаже.
За ту неделю, что мы провели в этой удивительной очаровательной стране, где даже воздух настолько сладкий и тягучий, что его, кажется, можно загребать ложкой и лакомиться им от души, мы узнали друг друга с разных сторон. Недаром, какой-то философ однажды изрек, что путешествие – «лучший способ понять себя и узнать близкого тебе человека». Под воздействием наших странствований, мы были переполнены яркими впечатлениями, и каждый наш взгляд, каждое наше движение отражали отношения, чувства, все сильнее и сильнее раскачивая маятник неотвратимых и предопределенных событий. Равновесие и покой исчезли, растворились, словно пенный след уходящей высоко в небо гигантской серебряной птицы. Кирена же, – я это понял, – для меня стала милым солнцем, что всегда сияет, греет и манит шелком своих ласковых золотистых лучей.
Наше новогоднее приключение закончилось, но карманная Швейцария для меня оказалась слишком спокойной страной, чтобы в ней могла существовать, чувствовать своими электрическими нервами, мятущаяся любящая русская душа.
IV.
Нашу свадьбу, предварительно расписавшись, мы сыграли в нашем же загородном доме без какого-либо пафоса и прочей, присущей этому событию, мишуры, канкана и дурацких конкурсов. Родители Кирены погибли в автокатастрофе, возвращаясь из отпуска, когда ей было всего двенадцать лет, поэтому со стороны моей невесты были только ее семидесяти двух летняя бабушка, да несколько смазливых подружек. Я же пригласил родного брата, работавшего хирургом в одной из наших больниц, и нескольких самых близких друзей, что прошли со мной долгий путь от школьной скамьи до заводских кабинетов. Наши с братом родители развелись много лет назад, и, – зловещее тождество, – их обоих тоже не было в живых.
Вот так, тихо и по-домашнему, в обществе приятных нам обоим людей, мы стали мужем и женой. Я всегда подозревал, что счастье сродни мягкой неагрессивной форме безумия, и я нашел этому полное подтверждение. Я был счастлив как сумасшедший; я говорил и совершал какие-то совсем немыслимые глупости; отрыв из глубин дома древнюю гитару, я по полночи бренчал, сочиняя, практически, на ходу незамысловатые песни и на рассвете будил свою юную жену очередным «шедевром», и дом наполнялся веселыми волнами ее искрящегося всеми цветами радуги заразительного смеха.
