Имеющий уши – да услышит.
Это было хорошее время. Но, как и все хорошее – недолговечное.
Когда Збышек мог бы уже воскликнуть по кесарийскому выражению «vita sapper!» (жизнь удалась), проступили первые червоточинки.
Началось это тихо и почти незаметно. Сначала Збышек заметил, что Восточно-западная ось костела косит, потом – что неф не стыкуется к хору, а трансепт – Збышек наконец уразумел, каков он из себя – выходит не прямоугольником, а окаянной трапецией. И вот уже Ганс Старший разбирал башню, которую закладывали ещё два года назад; Штефан менял сюжет витражей с Благовещения на Воскрешение, а Красный Симон перечерчивал центральные помещения.
И конца было не видать.
Вся эта возня, вся эта пустая, муравьиная суета повисла на плечах Збышека: наводила бессонницу, чернила мысли, спирала дыхание.
Пару седьмиц он терпел, а затем улучил момент и спросил Красного Симона:
– Пан Симон, неужели же вы не хотите обратно? Мастером?
Подкрадывался весенний вечер. В очаге потрескивал огонь, с юга дул теплый ветер – нес в открытые окошки свежесть, запах болотного вереска и курчавой листвы на грушах.
Переселенец подумал над вопросом Збышека и мягко, как обычно, улыбнулся.
– Збышек, есть люди, для которых счастье – когда их не отвлекают от самого важного, – Красный Симон постучал по пергаменту, на котором весь вечер чертил притвор. – Лучше я десять раз костел перерисую, чем буду слушать, каких кесарийских воинов Петр из Белых Аистов выскребет на скамьях для моления.
Збышек опустил взгляд.
– Как же долго все это будет?
– Видал я костел, который строили полтора века.
– Полтора, – глухо повторил Збышек, и спину прошибло потом. Ему представилось, как сходит он в могилу, и строительство продолжает его сын, а потом и сын сходит в могилу, и внук, и правнук – и так будут идти года, столетия, а костел будет расти и меняться – по настроению ложи, по дани моде или еще по какой причине. – Да зачем же?
– Разве не в этом смысл? – удивился Красный Симон. Тянуться к небу, создавать Господа дом… будто Господь – землю нашу в дни творения?..
– Пани Схоластика вовсе в пещере живет.
– Пани Схоластика? – Красный Симон поднял взгляд от пергамента, и в добрых глазах его полыхнуло пламя. – А рассказать тебе, почему?
Збышек не ответил. За время, что прожил он Грушицах, история эта обошла город уже не один десяток раз: обросла слухами, наполнилась прибаутками и откровенными выдумками.
Дело было года три назад, когда умер ксендз. Местные жители посовещались, обдумали дела и позвали на его место Схоластику, славную добродетелью, аскезой и чудесами исцеления.
