– Вы пойдете, пани? – во второй раз спросил он.
– Стою же пред тобой. Веди, коли надо.
Збышек облизнул губы, высохшие, потрескавшиеся на морозе, и покачал головой.
– Не по пути нам, пани. Не должно мне в Грушицы. Вы уж сами…
– Ты уже все, смотрю, продумал?
– В другую мне сторону, пани, – упрямо повторил Збышек. – Позвать вас я обещал и слово свое выполнил, но в город не вернусь. Не просите.
К горлу что-то поднялось и перехватило дыхание, когда отшельница шагнула ближе. Из снежного покрывала выступило лицо женщины, еще даже молодой, с плечами разной высоты. Глаза отшельницы прятала повязка из серебристого табина.
– Да… благослови вас Бог, – тихо, зло сказал Збышек и не выдержав, повторил: – Благослови вас всех и на все четыре стороны!
* * *
Схоластика шла уверенно, как будто ходила до Грушиц каждый день. Вблизи черты лица отшельницы оказались правильные, ладные, и дурнила отшельницу больше неестественная худоба, которой не скрывала просторная власяница.
«Откормить бы, – подумал Збышек. – Да плечи сравнять, и вышла бы вдова на выданье».
– Что у вас за история, пани? – спросил он. – Что звать вас не хотели?
– А у тебя, пришлый? Что возвращаться не хотел?
Збышек усмехнулся ловкому ответу и прикусил язык.
Ветер опять поменял направление и теперь дул в лицо: жег, кусал, слепил. Серую пелерину облаков потянуло прочь, и небо очистилось. Тусклое, как кусочек масла, солнце совсем не грело, и к городским воротам Збышека уже потряхивало от мороза, но Схоластика в своей власянице не выказывала и намека на холод.
Их приметили уже за зернохранилищем из красного кирпича, которое, судя по черному колесу, принадлежало Ордену. Горожане останавливались, шептались и кивали друг другу, некоторые шли следом за Збышеком и Схоластикой – так что к строительным лесам приблизилось уже дюжины с две человек.
Дыра, пробитая каменным блоком, чернела в земле, подобно пасти чудовища. Збышек быстро глянул вниз, но ничего не разглядел, только почудилось ему, словно бы блестит на глубине некий узор.
Антося уже перенесли в хижину, которая вместе с бараком и сараем пряталась в тени костела. Под голову несчастного положили мешок репы, а туловище укрыли медвежьей полостью. Несмотря на меха и натопленную печь, раненого трясло.
Збышек подвел Схоластику к скамье и кивнул.
– Вот он, пани.
Монахиня опустилась на колени и скользнула пальцами по лицу Антося, по его груди, обагренной кровью и последними лучами заката. Волотовчанин замычал от боли.
