– Ты бы на ее месте пошел? – возразил мастер каменотесов, черноволосый и для мужчины слишком, на взгляд Збышека, красивый. Звали его Красный Симон. – После того раза?.. Ты бы пошёл, Ульрих?
В наступившей тишине завыла метель, да захрипел раненый.
Збышека пробрало, передернуло от холода, кандалы на ноге загремели, и с десяток голов обернулось в его сторону.
– Пьяницу отправим?.. – предложил неуверенно рыжий Штефан. – Он-то не местный. Ему с отшельницей и делить нечего.
– Верно! – поддержал Ганс Старший, но другие рабочие возразили:
– Сбежит!
– Напьется.
Каменотесы невесело засмеялись, а Красный Симон в задумчивости втиснул в щелку меж передних зубов лучину и посмотрел на Збышека.
– Знаешь кесарийский водоотвод? – говорил мастер мягко, но трудновато, будто волотовское наречие выучил недавно и без особого желания. – Найдешь Схоластику?
Збышек задумался, вспоминая окрестности Грушиц, и посмотрел на кандалы.
– Я их открою, – Красный Симон заметил его взгляд и прищурился. – Ты только вот что помни, хлопец Озерный: я – человек слова. Я городскому совету все воздам за бесчинства твои хмельные, раз поручился и на работы взял. Тут не важно, сбежишь ты или на меня служить будешь, тут важно другое: заслуживаешь ты моего доверия или нет?
Збышек отвел взгляд. Ему стало тошно, и захотелось бежать – не столько от неволи, сколько от горделивых речей Красного Симона.
– Я позову ее, пане.
* * *
Дорогу завалило по щиколотки, но Збышеку она будто сама ластилась под ноги. После седмицы в кандалах шагалось легко, свободно; морозный воздух полнил грудь.
Казалось, развернись, пойди прочь – и все переменится. И останется позади костел, и заснеженный волотовский городок, и несуразная пьянка Збышека – странная даже ему.
Он не поворачивал.
Сквозь марево снега темнел древний водовод: каменные арки шагали по холмам, подобно ногам исполинского животного, каменное русло, сухое навеки, осыпалось над головой.
О кесарийских руинах Збышек услышал ещё летом, в одном из безымянных сел на берегах Ужицы, что в Старой Волотве называли весками.
Вернее, нет. Збышек услышал молчание, что окружало развалины древнего царства. Как в доме покойника не говорят о покойнике, так и волотовчане за милю обходили кесарийскую память стороной – что на дорогах, что в речах, что в помыслах.
Постепенно из недомолвок и умалчиваний в голове Збышека сгрудилась пыльная байка-бабайка об идолопоклонцах и христианах. Кто-то кого-то преследовал, кому-то не поздоровалось, и какую-то зловещую роль в этой оказии сыграл пан Гердень Кровавый. От последнего в городе осталась Кровавая (волотовчане, по всему видать, не отличались воображением) башня да щит на ней – с червленым сердцем, пробитым тремя мечами. Ныне там обосновался княжеский наместник.
