Замерло в очередном испуге местечко!
Вчера ночью из многих домов увезли стариков. Увезут ли завтра их молодых детей, никто не знал. Дело в том, что хотя этот район большого города и считали еврейским, на самом деле ни культуры, ни национальных обычаев, ни языка из обитателей местечка почти никто не знал. Да и опасно было выставлять напоказ свою национальность. Конечно, и так было понятно. И только немногочисленные старики хранили и язык, и веру, и традиции, хранили тихо, никому не мешая. За отсутствием синагоги собирались еженедельно в одном из домов на окраине. Читали талмуд, молились, конечно, на идише, а поскольку идишь никто из соглядатаев – а были, были такие в местечке – не знал, то бог его знает, о чем там говорили эти старики?! Не о свержении ли советской власти? И взяли их. И не вернули.
***
Но все забывается. И жизнь пробивается сквозь горе и страхи, как молодая трава из кучи мусора и опять цветет в местечке садами и парками, и на улочках опять ругаются, и мирятся соседки, и стрекочут швейные машинки, на рынках гремят тележки молочников и стекольщиков. И зимой завязывают тесемками шапки под подбородки своих великовозрастных детей сумасшедшие от детолюбия еврейские мамы.
– Мам!– сопротивлялся Аркадий, – мне уже восемнадцать лет! Ну, сколько можно!
– Хавна!– как всегда, кричит сестре Нюра, – ты, почему не смотришь за Аркашей, опять на улице с развязанными ушами шел!
… Да, Арику уже восемнадцать. Идут счастливые послевоенные пятидесятые годы.
В институт, как и предрекали сестры – близнецы, он не поступил. Просто не нашел в списках подавших документы своей фамилии.
– А где мое заявление?! – добравшись до девушки из приемной комиссии, грозно спросил он.
– А вы подавали? – весело и откровенно нагло глядя в его явно еврейскую физиономию, спросила она.
Арик понял.
– Отдайте хотя бы документы, – вяло попросил он.
Девушка порылась и отдала.
– Значит, заявление не подавал, а документы у вас оказались?! – издевательски спросил он.
– Кто-то подбросил! – весело засмеялась она, и каким-то другим, женским изучающим взглядом посмотрела на Аркадия.
– Могли бы вечером встретиться, – тихо, поманив его пальцем, сказала она.
– Ну, если кто-то Вас мне подбросит! – нашелся Арик.
Ни девушка, ни провал в институт, его сейчас не интересовали.
Во-первых, весной все равно в армию, Во-вторых, нет, это конечно, во-первых, Арик был влюблен!
Это была его первая, и как всегда кажется в его годы, единственная настоящая любовь!
