До нынешней весны она жила одна. Ранним маем, когда даже природа еще толком не разлепила глаза и едва лишь накинула на землю первую зелень, бабка Тамара совершила чудо. Некто из деревенских, недобрый человек, швырнул в воду мешок со слепыми щенятами. Не хотел кормить живой излишек. И так бы ушел этот мешок на дно, не случись рядом бабка Тамара. Услыхала писк, и, не думая, не сомневаясь, сиганула прямо с мостков в холоднючую воду. Чуть было не опоздала.
В мешке оказались трое. Мокрые замерзшие комочки, нахлебавшиеся реки. Бабка Тамара вытряхнула из них воду, натерла спинки, и, когда все трое зашевелились, пристроила на груди и понесла домой. А там подложила под бок своей престарелой Мурке – грей, мол, наши теперь. Когда кошка начала вылизывать любопытные носы подкидышей, она скинула промокшую одежду, завернулась в лоскутное одеяло и уселась у зеркала, вычесывать водоросли из длинных паутинчатых волос.
Никому она не сказала ни про щенят, ни про того, кто их бросил в воду. Лишь однажды вдруг остановилась на дороге да обернулась вслед неопрятному мужичонке.
– Гадкий ты человек, Григорий.
И ушла своей дорогой.
А щенки подросли, окрепли и обещали превратиться в добротных сторожей. Все, кроме одного – этот был хроменький, меньше и слабее остальных. И льнул к бабке Тамаре, как к родной матери.
Рядом с Тамариной избой был большой пустырь, ничейное поле. Когда солнце повернуло на июль, нашелся на эту землю охотник – приехал из города толстый гладкий человечек с такой же толстой, гладкой женой. Оба пенсионеры, но не из бедных. Построили дом, обнесли забором, за забором посадили сад. И пришли к бабке Тамаре, оба, под руку.
– Щенки у тебя хорошие. А нам бы кого, чтоб дом охранял, – сказал он.
– Ты не бойся, обижать не станем, – пообещала она.
Бабка Тамара поглядела на них и решила – что уж там, люди хорошие. Таким и поверить можно. А те не одного взяли, а сразу двух – брата и сестричку. Чтобы веселее было. Как только гости ушли, бабка Тамара поглядела на оставшегося хромоножку и подмигнула:
– А ты при мне будешь. Не возражаешь, а?
Щенок не возражал. Бабка Тамара назвала его Теодором. И, сама того не зная, стала его богом.
Прошло несколько лет. Теодор вымахал в огромного, не подойдешь, кобеля. Шерсть у него стала длинной, серой, лапы – мощными, куцый хвост превратился в хвостище толщиной с метлу. Хромал пес по-прежнему, так что быстро не бегал. Да бабке Тамаре быстро и не к чему было. За последние годы она стала сдавать. Как это часто бывает с крепкими, радостными старухами, которых старость, кажется, побаивается, начав дряхлеть, она дряхлела быстро. Теперь ходила, опираясь на палку, или держась за загривок своего Теодора. С козами ей помогала тихонькая девчушка, Сашенька. Денег за работу брать не хотела, и бабка, чтоб не задолжаться, учила ее делать нежный козий сыр и белый, как облака, творог.
