Ахромеев и Иван обалдело уставились на неё и, раскисли от удушающего смеха. Видимо, Танино отчаяние так отчётливо читалось на её лице, а боевая песня прямо противоречила этому, что Таня больше напоминала бойцового кролика, готового от страха загрызть заживо всех и каждого, кто попадётся ему на пути.
– Ёлкина! – Ахромеев первым пришёл в себя. – Ты чего людей пугаешь своим вокалом? Отдай пассажирам чаёк, Танюша, – уже мягче сказал он, – я тут друга встретил старинного, поболтали мы с ним о том, о сём.
Старинного? Таня задумалась, и отвлеклась от своих грустных мыслей, Ване на вид, да и по паспорту лет 20, как и ей, не с детства же Василий Васильевич его знает? Хотя! Всё может быть в этом сумасшедшем мире железных дорог.
– А поёт она так же плохо, как и её дед с отцом, – это Ахромеев уже Ивану говорит, – их вокал никто дольше пяти минут выносить не может! Ёлки-иголки!
И снова, только теперь уже Иван и Ахромеев, засмеялись этой, одним им понятной, шутке. Таня выдохнула облегчённо. Она решила, что гроза по имени Ахромеев, пронеслась мимо неё. А зря!
– Ёлкина! А ты что это туалеты на санитарную зону не закрываешь?! Скоро же станция! Нарушаешь, опять! – Бас Ахромеева погромыхивал над Таниным ухом. – Ну-ка, живо, взяла ложку в руки, и пошла бегом, двери закрывать.
– Ложку? – Ваня вопросительно-недоумённо уставился на Ахромеева. – Неужто, Василий Васильевич, опять, всё повторяется? Вот это да! – Ваня восхищённо поглядел Тане вслед.
Хорошо, что она этого не видела и не слышала, а то бы, мигом, позабыла о своих прямыхобязанностях, и начала к этим развеселившимся друзьям – товарищам с расспросами приставать, уж они бы, точно, никак не смогли от неё отвертеться.
Кстати, когда Таня пробегала к туалету мимо своей служебки, она краем глаза увидела, что кто-то заботливо поставил на столик баночку с мазью от ожогов. Чудеса! Но, спасибо огромное!
Наконец то, хоть одно приключение закончилось для Тани, как никогда, хорошо. Иннокентий не проснулся до самой Калиновки и никто из пассажиров так и не прознал по то, что с ними в вагоне настоящий, правда, в дупель пьяный, козёл ехал.
Она душевно попрощалась на перроне с Иваном. Вроде бы, парень совсем не в её вкусе – простоват, что ли, а вот тронул чем-то сердце девичье. Хотя, Таня даже под пытками, даже самой себе сейчас не призналась бы в этом.
«Дедушка» был бережно вынесен из вагона на сильных Ваниных руках. И, пока Ваня с Таней стояли друг возле друга на перроне, уже проснувшийся и протрезвевший Иннокентий деликатно предпочёл не афишировать это, а мирно закрыв глазки, терпеливо покачивался в нежных объятиях Ивана. Именно этот большой и неудобный тулупно-валенковый куль и помешал Ване обнять и прижать к себе Таню. Чего тут скрывать, ему тоже очень понравилась эта взбалмошная фиолетово-расфуфыренная городская девица, раскрашенная под хохлому.
