Думала, слезы побегут сразу, но пришли после второй луковицы. Стою, «урёвываюсь», и чувствую, как становится легче дышать, как уходит ядовитая дорожная тошнота, в голове проясняется, прибавляются силы.
Только я обрадовалась приливу сил, как внезапно появилась мать Елена и, провожаемые недоуменными взглядами, мы покинули домик. Я шла и твердила себе, что надо слушаться, и делать все, что скажут, и доверять промыслу обо мне. Это же – монастырь.
Матушка Елена летела, я – хромала, и прибыли мы на ферму. Чувствовался душистый запах сена, острый – силоса, но завели меня в чистенькую комнатку, где – шкаф с одеждой, полка с книгами, кресло и кровать с уютно сопящей на ней цветной кошкой.
Я гадала, какую работу мне дадут в этот раз, но матушка тонкой ручкой (и как она такими хрупкими руками выдаивает шесть коров?!) указала на кровать:
– Ложитесь, и отдохните. Полпятого мы с Аней Вас разбудим. Закройтесь на шпингалет, чтобы никто не тревожил.
Кошка сначала спрыгнула с кровати, побродила по комнатке, и снова устроилась у меня в ногах.
Вечерняя служба шла долго. Монахини пели слаженными голосами, просто наслаждение. Людей всё прибывало. А я утеснилась к лавочкам – ноги не выдерживали стояния.
Вышел священник с Крестом и Евангелием, выжидательно замер возле аналоя. Очередь на исповедь выстроилась неимоверная, хвост терялся где-то в притворе. Я только вздохнула – мне такую не выстоять, буду ждать до конца, сидя на лавочке. Стала тщательно припоминать грехи, словно список в голове развернулся. Только бы не забыть! Надо было приготовиться заранее, записать всё. Это очень помогает, но спонтанные, живые исповеди – более потрясают душу.
Из другой двери вышел второй батюшка, я сразу поднялась, но пока дошагала, уже накопилась маленькая очередь и тут.
Перед исповедью, особенно у незнакомого священника, ощущение, что нужно на себя вылить ведро с холодной водой. Набрала воздуха: «Простите меня, братья и сестры!» – поклон прихожанам – и пошла!
Ну, выгребла, кажется, свои конюшни.
Голову – на Евангелие, душноватый полумрак епитрахили, священник прочёл разрешительную. Поцеловала Евангелие и Крест.
Сдерживала слезы, выпрямилась, а они текли неудержимо. Так и шла до лавочки, улыбаясь, с залитым слезами лицом. Ноги – не болели, или я о них не помнила совершенно.
После ужина, постного, но вкусно-сытного, пошли вычитывать каноны и правило ко Причастию.
В храме был потушен свет. Мерцали огоньки на подсвечнике. Татьяна, чтец из городского храма, а тут такая же паломница, как и все мы, пристроилась у окна, начала вычитывать молитвы, и я обеспокоено стала тянуть шею – в двух местах она поставила ударения не так, как я обычно. Кто ошибается?..
