– В последнее время всегда.
– И чем ты не угодила?
– В Германию хочет.
– А ты при чём?
– Я – Шпильман, мне проще.
– Она считает, что ты должна хлопотать за неё?
– Она считает, что я должна ехать в качестве паровоза, а они – вагончиками.
– А ты что считаешь?
– Я считаю, что я – русская. Мои предки с екатерининских времён в России. В Утятине родилось шесть поколений Шпильманов. Дед был немцем по отцу и по матери. Отец – уже наполовину немец. Я – на четвертинку. В Юре уже восьмушка немецкой крови, а в его Никитке – шестнадцатая часть. Она – его мать, ей решать, где ему жить. Вот пусть она этот стакан крови использует для своего переезда.
– А что, Юра не хочет?
– Он сам не знает, чего он хочет. Он хочет продать родовое гнездо, но чтобы я продолжала здесь жить. Он хочет поехать в Германию, но не желает собирать документы, подтверждающие его право на это. Он даже язык не учит, а ведь его сдавать надо для переезда.
– А Марина?
– Ты что, её в школе не учила? Она к обучению категорически не способна!
– Как же она надеется экзамен сдать?
– Ей нужно, чтобы я ехала и экзамен сдавала. А они как члены моей семьи – нагрузкой и без языка.
– Да, ситуация…
– Это не моя ситуация. И надутыми губами меня не проймёшь. Я здесь родилась, шестой десяток здесь живу, и похоронят меня здесь. Радом с мужем, родителями, дедами и прадедами.
Тут в разговор вступила Татьяна Ивановна:
– Я уже на третье место стул сдвигаю. А Карл Иванович всё равно сверлит меня взглядом.
– Это такой портрет. Я всегда на него поглядываю, когда решение принимаю. Мне кажется, у него выражение лица меняется в зависимости от того, одобряет он меня или нет. Алексюта, может, и не первоклассный художник, но настроение умел создать.
– Как я завидую тебе, Лена, – вырвалось у Татьяны Ивановны. – Поддержке предков завидую. Ты свою родословную за двести лет знаешь. А у меня… родители и бабушки. Я даже дедушек своих не знала!
– Да будет тебе, – как-то недоверчиво вдруг сказала хозяйка дома.
– Да, я о дедушке по отцу знаю только, что его звали Петром. И то потому, что отец был Иван Петрович. И ещё одну фразу помню из раннего детства, когда мы все жили в Уремовске. Бабушка на отца ругалась, когда он пьяный пришёл: «Весь в отца!» Значит, он тоже пьяницей был. И тётка ничего о нём не говорила, мол, не помню. А кто мамин отец был, я и не знаю. Постарше стала, спросила у неё. А она говорит: «Не знаю». Я ей: давай у бабушки спросим. Она: не надо, я спрашивала, она не скажет, но расстроится.
