Улица шла дугой, повторяя контур берега реки. Скоро покажется дом Кожевниковых. И тут внезапно, как это чаще случалось в последнее время, подступил приступ слабости. Холодный пот, тошнота, сердцебиение… хоть на тротуар садись. К счастью, у следующего особняка забор не был сплошным. Высокая литая решётка крепилась на кирпичном фундаменте. На него можно было присесть. С усилием переставляя ноги, Татьяна Ивановна добралась до решётки и уселась, прислонившись к ней. Из дома доносились звуки фортепиано. Кто-то разминал пальцы, перебирая клавиши. Потом послышалось бравурное вступление и зазвучал низкий женский голос:
– Тревожен сад в лучах вечернего заката,
Я виноват, но разве ты не виновата?
Стыдом объят, и предрекает муки ада
Твой гневный взгляд.
Пианист сбился. Голос смолк. Потом женский голос произнёс что-то невнятно, а мужской очень громко сказал:
– Типичное предчувствие семейной разборки. Прямо вижу взгляд моей бывшей.
Женский смех, снова фортепианное вступление и пение:
– Сад у реки, где расцветают георгины…
Уже удаляясь, Татьяна Ивановна подумала, что Утятину не повезло с уроженцами. Единственный литератор – третьестепенный поэт середины XIX века. Зато как ему повезло! Знали бы его только несколько литературоведов, специализирующихся на этом периоде. А тут тридцать тысяч жителей Утятинского района знают его имя и его стихи, поют его романсы. Всплыло в памяти, как в пионерском лагере Лена Шпильман делала доклад «Неизвестная любовь Василия Коневича», а этот романс был одним из аргументов чувства поэта к Аглае Барташевской.
Войдя во двор, она увидела, что хозяева ещё не вернулись. В дом идти не хотелось; Татьяна Ивановна бросила на скамейку старое зимнее пальто, сушившееся на верёвке, легла и накрылась плащом. Как всегда после приступа, хотелось спать. Взгляд скользил по бетонному забору, на котором висел чёрный сатиновый рабочий халат Валеры, по кронам деревьев, по облакам… Не заметила, как заснула. Когда открыла глаза, уже смеркалось. Ветер шелестел листвой, качал бельевую верёвку над головой, шевелил халат на заборе. Казалось, что у забора топчется человек. Надо было вставать, но не хотелось даже шевелиться. Зато шевельнулся халат. Оказалось, что на тропинке у забора стоит человек неопределённого возраста, в длинном старомодном пальто и мятой шляпе. Сняв шляпу и положив её на стол, он с полупоклоном спросил:
– Вы разрешите присесть?
– Да ради бога, – ответила Татьяна Ивановна, немного удивившись, что не слышала его шагов. – Только хозяев нет.
