–
Ирина, друг мой, у Вас на туфле кровь. – Совсем некстати эти буреющие пятна на бежевом нежном лаке.
–
Дождь смоет.
–
Да, смоет. Будет ещё тот дождь. А потом будет занятия и дорожникам, и коммунальщикам: грязи-то накопилось, деревьев поваленных, да и канализация эта их хвалёная, небось, выйдет вся наружу. Эх, цивилизация!
–
Ничего. Это их работа, – смотрит равнодушно, даже как будто скучает. Значит, надо поговорить.
–
Печально и жалко. Большая в нём была сила, да без всякого смыслу истрачена. На детские игры. Знаете, Ирина, я всё чаще думаю, что мы это, то, что нам дано, силой называем по давней привычке. По оптимизму нашему неискоренимому. А следовало бы звать это – слабостью.
Смотрит внимательно, и в глазах у неё читается ясно «Я умру за тебя». Но он давно знает, на самом деле надо читать «Я убью за тебя». И так она и будет делать, как делали до неё другие: убивать, не задумываясь, того, на кого он укажет, спасать, не жалея себя, того, кого он велит. И думать при этом, что смерть – её сестра и подруга – уж точно не придёт за ней, покуда она сильна. Но, в конце концов, всем им приходится умереть за него или за что другое, всем, даже таким могучим и умелым, как Ирина.
Тучи, словно присяжные, пришедшие к согласию после долгого заседания, поспешно огласили вердикт, и крупные, частые капли неприятно защёлкали по носу, по очкам, по голове, даже за шиворот потекли. Иван Платонович привычно предложил спутнице руку, привычно подивился тому, как легка и тверда эта рука, и быстро пошёл по тротуару, упрекая себя за то, что так неосмотрительно оставил зонт дома.
1
Анна вышла из метро, увидела трамвай, побежала к нему, задыхаясь, вскочила на подножку, прошла в салон и огляделась. Конечно же, свободных мест не было. Для неё их никогда не бывает, даже днём. Уютный уголок у кабины водителя тоже был занят какой-то старухой с тележкой и рюкзаком. И почему они никогда не снимают эти рюкзаки! Она поёжилась, вспоминая все удары в плечи, грудь, а то и по голове, которые перенесла за долгие годы поездок в общественном транспорте. За последние полгода она уже стала забывать…
– Девушка! У Вас что?
– А сколько стоит проезд?
– Шестнадцать рублей и багаж тоже шестнадцать, – сумка, конечно, была большая, спортивная, однако необходимых 120 или 110 – и это она успела забыла – сантиметров по сумме трёх измерений не набралось бы. Но спорить не хотелось. Анна перевесила сумку на другой локоть, залезла в карман куртки, достала смятые 50 рублей и протянула кондуктору. Та отсчитала сдачу, оторвала билет:
