Ладно, хватит про них. Я обещал про маму.
Я с мамой никогда не был особенно близок. Да и не особенно — тоже. Мальчиков лет с семи-восьми перестают пускать в гинекей, на женскую половину дома. Пусть растут с мужчинами! А до того — сколько угодно. Я сбежал из гинекея в четыре года. До того жался к материнским коленям, все хотел, чтобы мама меня по голове погладила. Я хотел, она не гладила. Смотрела мимо, будто меня не то что рядом — на белом свете нет. Не обижала. Следила, чтобы в чистом ходил, чтобы поел вовремя, умылся.
Ну и хватит, что еще?
Вместо мамы у меня были братья. Я таскался за ними хвостом, терпел подначки, сносил подзатыльники. Я знал, что такова мальчишеская любовь. Когда другие мальчишки, ошибочно решив, что я в семье — паршивая овца, пытались тоже одарить меня подзатыльником или насмешкой… О, они дорого платили за ошибку! Трудно сказать, кто первым кидался в драку: Алкимен, Делиад или Пирен. Кто стоял ближе к обидчикам, тот и был первым. Другие Главкиды не слишком-то от него отставали. Кулаки работали без устали. А где не требовался кулак, там разил острый язык Алкимена. Неизвестно еще, что бьет больней: удар или оскорбление. По-моему, эфирская детвора предпочитала кулаки — Алкименовы слова ветер разносил так, что до седых волос не отмыться.
К маме я иногда подбегал, стоял рядом. Слушал, как она командует служанками и рабынями, прачками и стряпухами. Настоящий полководец! И убегал, так и не заполучив хоть толику внимания. Случалось, шалил, надеясь на оплеуху или упрек — что угодно, лишь бы не равнодушие.
Шалости прекратились, едва я понял, что это не решение. Наказывали меня другие, не мама. Если в старости меня, как и дедушку Сизифа, накажут — это тоже сделают боги, не мама. Эвримеда, дочь Ниса, жена Главка Эфирского — по отношению ко мне она делала все, что должна была делать для младшего сына, и этим ограничивалась. Долг, не любовь.
Жаль.
— Этот несносный мальчишка! Боюсь, из-за него пострадаем мы все…
Я навострил уши.
Липа росла у задней стены дома. За стеной располагался гинекей, царство женщин. Щель видите? Ага, между верхом стены и карнизом крыши. Ну да, если снизу смотреть, она почти не видна. А если отсюда, с ветки…
Папа все грозится щель заделать. Не сам, конечно, каменщиков позовет.
В щель я видел маму. Она сидела у ткацкого станка, но не работала: руки лежали на коленях. Рядом с мамой стояла Аглая: мамина подруга, доверенная служанка. Аглая раньше была нашей кормилицей. Всех выкормила: меня, Пирена, старших братьев. Грудь — во какая! Два бурдюка с козьим молоком, не вру. Мне Аглая сказала, что я когда сосал, кусался. Дикий звереныш, улыбнулась она.
