Эта липа старше меня. Старше папы. Я так думаю, что она старше дедушки. Не знаю, кто посадил ее на заднем дворе. Должно быть, сам великий Эллин, сразу после потопа. Эллин — мой прапрадедушка, если что. Мог и посадить, мало ли?
Чем еще заниматься после потопа? Строй дома, сажай деревья. Земля мокрая, жирная, семечко бросил — раз, и проклюнулось.
Я тут часто отдыхаю. Залезу, сяду в развилке и прячусь. Прятаться лучше летом, весной с этим делом труднее. Листья проклюнулись не так давно, но уже пошли в рост: сверху зеленые, блестящие, с тыльной стороны сизые. Если меня никто не ищет, тогда не находят. Если ищут, тогда другое дело: хоть летом, хоть когда. Но мне приятно думать, что я спрятался. Можно поразмыслить о том, о чем обычно не очень-то поразмыслишь.
То времени нет, то желания.
Сначала я размышлял об играх. Истмийские игры закончились, вспоминать их не очень-то и хотелось. Прошли они грустно: за каждым состязанием, за каждым чествованием победителей маячил призрак дедушки Сизифа. Папа перед началом игр хотел посвятить их дедушке. Нет, Посейдону — это само собой, но еще и дедушке.
Жрецы запретили.
За главной площадью, если идти от центра на юго-восток, есть храм Зевса Тройного. Почему Тройного? Возле храма, прямо под открытым небом, стоят три статуи: Зевса Подземного, Зевса Высочайшего и Зевса Безымянного. Три — это ведь лучше, чем одна? И Зевсу приятно. Правда, в этот раз ему не было приятно. Жрецы сказали, что владыка богов и людей возвестил им свою волю. Бог гневается, предупредили жрецы. Дедушку Сизифа наказали, как он и надеялся — в подземном царстве ему велели катить в гору огромный камень. Дедушка катит, камень скатывается. Дедушка катит, камень…
Короче, посвящать игры Сизифу никак нельзя. А то камень свалится — и прямо нам на головы!
Я еще подумал, что камень — это не так уж плохо. Змеи-веревки, сова над ухом орет, вечная жажда, как у Тантала — это, небось, похуже, будет. А камень — ничего, терпимо. Зато дедушка — дедушка, а не беспамятная тень. Я когда умру, к нему приду, помогу катить. У нас двоих, небось, обратно не скатится. Затащим на вершину, чем-нибудь подопрем. Если жердь подсунуть, а лучше две, останется на месте. Должны в Аиде быть жерди? Они везде есть. Дедушка мне скажет: «Радуйся, парень!» Я и обрадуюсь. Надо будет сделать так, чтобы и меня наказали, а то потеряю память — какая тут радость?
Небось, и не узнаю дедушку. Так, катит кто-то камень, и пусть себе.
