«Бабки у меня пока есть, но назад дороги нет. Буду пробираться автостопом на юго-восток, к границе с бывшей республикой СССР, где у меня двоюродный брат живёт. Может в другом государстве удастся затеряться, – в нём забрезжил обманчивый лучик надежды, подсветив очередную иллюзию. – В любом случае, надо двигать отсюда, пока Лидка что-нибудь не придумала. Мозги-то я ей вряд ли вышиб напрочь, – остатки вытравленной наркотиками жалости на миг коснулись его сердца, быстро уступая место злости на всех и вся. – Волки позорные, твари продажные! Хрен вы с меня хоть копейку получите. Жиреете за народный счёт в своих банках, облагаете каждого данью, потом псов прикормленных спускаете. Не на того в этот раз нарвались! И псов уложу и до вас доберусь, дайте время! – Максим выходил из себя в бессильной злобе. – Проценты, пени, счётчик! Найдётся и на вас управа, хитромудрые мрази. А пока ищите свищите меня, да сами не заблудитесь. Я всю жизнь могу в дороге провести, в отличие от вас. Хорошо бы ещё подругу найти шировую, чтобы понимала и поддерживала, чтобы выручали друг друга в случае чего. Одному всегда тяжело. Факт. Скрывать же свою натуру от близкого человека нереально. Потому и с Лидкой так вышло».
Он вышел из своего временного убежища и побрёл наугад, в надежде выбраться за пределы городской черты и остановить попутку.
Нет, сидеть у монитора, как вчера, воскресным утром решительно не хотелось. Стакан вискаря будоражил кровь, не давая покоя ни голове, ни ногам. Я обулся, набросил куртку, дошёл до залитого низким солнцем проспекта с длинными тенями домов и присел на скамейку. Мимо меня медленно прогуливались мамочки с колясками, проносились в спортивных лосинах юноши и девушки, фланировали, гордо выпрямив спины, элегантные пенсионеры в беретах. Нестройная разновозрастная компания двигалась к зданию ДК, где, как мне было известно, по воскресеньям проходили собрания евангельских христиан. Подойдя к ней, я поинтересовался у девушки с зачехлённой гитарой на спине, возможно ли моё присутствие на богослужении.
– Конечно! – ответила не девушка, а идущий рядом грузный мужчина. – Мы рады каждому пришедшему услышать слово истины.
Актовый зал Дома культуры ничем не напоминал храм, лишь на заднике сцены бежевого цвета был приколот импровизированный плакат с синим крестом и белыми голубями. Гладковыбритый молодой мужчина в строгом костюме с галстуком подошёл к установленному на сцене микрофону и поприветствовав заполнивших почти половину зрительских мест собравшихся, предложил начать служение с песнопения. Сидевшие встали, несколько человек вышло на сцену. Кто-то дал мне в руки маленькую книжицу, с пронумерованными текстами для музыкального прославления. Суть мелодичного гимна, исполненного всеми присутствующими, сводилась к Божьей любви и нашей верности Его заветам, вопреки невзгодам и искушениям. В заднем углу сцены девушка аккомпанировала на синтезаторе. Потом, как я понял, началась воскресная проповедь. Гладковыбритый мужчина, оказавшийся пастором Сергеем, процитировав евангельскую цитату, завёл длинный монолог о правде и лжи, любви и страхе, грехе и искуплении. Я почувствовал лёгкую дурноту, когда речь зашла об умышленном убийстве. Вся оставшаяся часть проповеди, казалось, была лично обо мне. Отнятая у человека жизнь, дарованная Богом, по словам пастора, страшное преступление в первую очередь перед Творцом и бессмертной душой, а уж потом перед земным судом. Выходило так, что только искреннее раскаяние и праведная жизнь во Христе могли даровать надежду на вечную жизнь и спасение. Подступившая тошнота заставила меня потихоньку выйти из зала и умыть лицо в туалете ДК. Холодные водные процедуры ненадолго вернули ощущение бодрости, но брошенное семя смятения уже пустило корни, наглядно демонстрируя хрупкость моей безмятежности, которая, как я был убеждён, уже не покинет меня. Не возвращаясь в зал, я стал ждать окончания собрания у входа в ДК, надеясь побеседовать с кем-нибудь из верующих, в попытке подробнее прояснить глубину моего падения. Красота пёстрых осенних цветов в клумбах, не подозревающих о своей скорой гибели, радовала глаза, одновременно навевая мысли о схожей с ними горькой участи.
