Он устыдился своего гнева.
– Есть еще разновидность более тяжелого пути в никуда – уход в строительство прекраснодушных целей, коммунизма и прочих идеологий. Поднятие на себя сизифовых камней днепростроев, БАМов, грандиозных мостов, межпланетных стадионов. Ты зарываешься в работу, как червь в землю, теряя из виду небо. Но энтузиазм эпохи проходит, и ты с изумлением оказываешься в другом мире, где все это становится, по крайней мере, памятником прошлого, который норовят разрушить.
Марк недоумевал:
– Значит, ни одна дорога не ведет к вершине? Как ни взбирайся, ничего не изменится.
Бухгалтер Петр спросил, сокрушаясь:
– Так есть какой-нибудь выход?
Маг сказал уклончиво:
–Теперь вы стали трезвее, перед новыми опасностями эпохи и угрозой гибели.
Матвей был недоволен смутной речью Мага.
– Какой гибели? Враги окружают, но мы мобилизуемся, и нам они не страшны. У нас есть гиперзвуковое оружие, которое крадется над землей и, минуя защитные зонтики, поражает цель, и ракеты «Циклон», упреждающие любые удары.
Журналист Юдин безмятежно улыбнулся.
– Ничего не случится, вывернемся.
У него честное лицо, устремленное к собеседнику, словно он заранее готов согласиться.
– А теперь мы вернемся к самому тяжелому пути.
Маг запнулся, как будто увидел эту неподъемную тяжесть.
– Мир – бездонная глубина. Наука освещает какие-то отроги, частицу бытия. Можно ли претендовать на полное знание, истину? Можно. Мир движется экстазом, некоей энергией, в вечную новизну. И разве в этом экстазе – нет более глубокой истины?
Он словно вырос, как маг, и стал завораживать:
Звезда, твой блеск – всего лишь грусть
о глубине, что в нас сокрыта.
Наши мысли унеслись куда-то к звездам, и стало грустно и безнадежно, словно сожалели о безнадежности бессмысленного пути человечества во что-то безгранично далекое.
И снова очнулись. Что это было? Увидели Мага, он оказался снова лысым, с жиденькой бородкой дьячка, уже не был магом.
Марк был в восторге.
– Как было бы хорошо, если бы людей, приникших к прицелам, внезапно осенило такое видение! Побросали бы свое оружие.
– Это огромное пространство, в котором вспыхивают грандиозные проекты! – содрогнулся в ознобе Юдин.
–Личность не становится возвышенней, – трезво сказал я. – Только кратковременно, как у актеров, воспламеняющихся лишь во время игры на сцене. После игры они трезвеют, а люди выходят из театра, и волшебные огни скоро тускнеют в будничной грязи. Или как при посещении художественной выставки.
