Крики боли вырвались сразу из двух глоток. Тело Пушера, сидящего на полу, с поднятыми и привязанными к вентилю руками, оказалось по пояс в кляксе. Он беспомощно наблюдал как ноги и таз дымясь, превращаются в био пепел. Извиваясь и напрягая из последних сил руки, парень пытался подняться.
Карагаев, превозмогая страдания, крикнул:
– Дверь! Задраивай шлюз!
За высоким порогом Леон, в оцепенении, смотрела как блоб растворял в себе тяжелые солдатские ботинки. Теперь вместо черных бот сержанта зияли красные от кислотных ожогов ступни. Они стремительно превращались в кроваво-мясную кашу. Когда же показались серые кости, сержант рухнул.
– Двери! – простонал он перед тем, как стать частью прибывающей кляксы.
К этому времени Пушер затих. Блоб наполнил шлюз до половины порога. Еще немного и токсичная жидкость перельется в коридор первого уровня. Надо было действовать. Во-первых, освободить дверь от повисшего на ней тела Валеры. «Перерезать хомуты!» – медленно, слишком медленно формулировалось в голове Ирмы.
Девушка, в поисках чего-нибудь режущего, огляделась. Ничего. Блоб вот-вот перельется. «Думай!» – приказала она себе. От противоестественности происходящего очевидное решение пришло не сразу. А когда пришло, чуть не парализовало Ирму своей не человечностью. Вдруг девушка поняла, что на вентиле дверей, висел не Пушер. Вернее, Пушер, но не весь. Половина тела растворилась в кляксе. И если все-таки взять себя в руки, дотянутся до ручки и потянуть дверь на себя, тело погибшего коллеги не помешает, ибо шаркать по полу больше нечему. Надо действовать.
Последние силы ушли на то, чтобы закрутить вентиль, тем самым загерметизировать шлюз. Слезы появились потом. Когда Леон смотрела на закрытую дверь со свисающим обрубом тела Валеры. Девушка так бы и простояла до конца отведенного судьбой срока. За спиной послышался запыхавшийся голос Даника.
– Как тут у ва … ?
Запнувшись на полуслове, задал следующий вопрос, и не дождавшись очевидного ответа, третий, самый важный:
– Карагаев где? … Блоб пошел снизу?
Вся боль, сомнения и ужас, накопившееся в девушке, вырвались наружу. Так же, как и серный адский гной струился из каждой трещинки обреченного бункера, из раскосых глаз покатились горькие слезы. Ее голова с растрепавшимися короткими волосами упала на грудь юноши. Даник обнял девушку, пытаясь найти слова утешения. Девушка заговорила сама:
– Я во всем виновата, – шепнула сквозь всхлипы.
– Нет, – успокаивал ее Шуган. – Никто не знал, что блоб может быть и там.
