Полох смотрел на неё со смесью тоски и обиды.
— Это моя мать, — проговорил он. — Та, кому не повезло понести от Ветра. Она жила здесь намного дольше, чем следовало бы, но куда меньше, чем мне хотелось бы. И ты действительно думаешь, что мне в радость сидеть здесь и смотреть на неё?!
К горлу подступил комок. Стоило попросить прощения… Или утешить? Нуждается ли монстр в утешении? И является ли Полох вообще монстром? Но прежде, чем я нашла нужные слова, он развернулся на каблуках и вышел.
Прежде, чем вернуться в свои покои, я умудрилась изрядно поплутать по поместью и продрогнуть до нитки. Отбросив стеснительность, поспешила прямо так, не раздеваясь, забраться в кровать и укутаться одеялом, но холод никуда не делся, заставляя дрожать, как мокрого птенца. Наверное, я просидела бы так добрую половину вечера, не находя в себе смелости дойти до кухни и попросить кого-то растопить камин, но на закате в дверь постучали.
— Горюшко, ты как тута? — поинтересовалась баба Рея, входя прежде, чем я пригласила. — А я табе вкусненького принесла! — заискивающе начала она. Змёрзла нябось?
Горячий шоколад, которого я не пила со смерти отца, и крошечные белоснежные пирожные не могли не растопить моё сердце.
— Спасибо, — от души поблагодарила я. — Откуда вы узнали, что я была на улице и продрогла?
— А я и не знала, — отозвалась старушка, разжигая огонь. — Мне велели… Ой…
— Что? Кто велел?
Но старушка, вспомнив о чём-то, точно в рот воды набрала.
— Заболталася я с тобой! Недосуг, недосуг!
И оставила меня наедине с потрескивающим камином.
Глава 5. Вспыхнувшее пламя
Дрова трещали и безбожно дымили. Искры сыпались на лист железа перед камином и гасли, не найдя корма для нового пламени. Я успела переодеться в сорочку и устроилась поближе к огню, прямо на полу, подтянув колени к подбородку. Рыжие всполохи танцевали по дереву, трепетно гладили, но, стоило засмотреться на один из языков пламени, как он, уличённый, отскакивал назад и злобно шипел.
На душе было гадко. Полох отчитал, хоть за мной и не было вины, напугал и испортил платье. Но извиниться всё равно хотелось мне. Подумать только! Извиниться перед чудовищем, которое похитило меня из родного дома! Да сама мысль смешна! Но образ печальной черноволосой женщины с портрета всё не шёл из головы. Нет, Полох не стал бы любоваться на трофеи, не стал бы сидеть в мягком кресле, потягивая вино и вспоминая, как заканчивала жизнь каждая из невест. И моё предположение оскорбило его сильнее, чем можно было подумать.
