Я осторожно выглядываю из-за спины мужчины и смотрю на Костика. Совсем забыла, что звала его на пирожки.
— Скройся, — говорит Тихонов, и я не сразу понимаю, что мне. — Глаза в пол, на других мужиков не глазей. Усекла?
Он стискивает мою руку с такой силой, что я хочу расплакаться прямо сейчас, но это бесполезно. Поэтому я молчаливо опускаю взгляд и прячусь за его спиной.
— Значит так, Костя, — твёрдо говорит мужчина. — Ася выходит замуж. Поэтому ноги в руки, и топай отсюда. Попробуешь связаться с ней, найду и ноги переломаю. Усёк?
Видимо, усёк, потому что я слышу торопливый топот по лестнице, и мы продолжаем движение. Тихонов сам запирает дверь, не выпуская моей руки.
— Спала с ним? — спрашивает с упрёком, и я не выдерживаю.
— Не ваше дело!
— Ошибаешься, куколка, — предостерегающе говорит он. — Всё, что касается тебя, теперь моё дело. Лучше признайся сразу — порвал он тебя?
Я вспыхиваю. От носа и до кончиков ушей горю, как алое знамя. Грубо и пошло заданный вопрос смущает меня. А ещё больше — брезгливое выражение лица Богдана. Я не нахожу в себе сил ответить вслух и лишь качаю головой.
Не порвал. Хотя однажды всё шло к этому, но я в последнюю минуту спасовала. Испугалась. И больше он не настаивал, давал мне время подготовиться.
— Ну и чудненько, — кивает Тихонов. — Но трогал? Дыньки твои смаковал? Киску?
У меня на глазах выступают слёзы. Противно, что этот мужлан говорит мне все эти вещи. Грубые, порочные слова, что слетают с его губ, кажутся мне мерзкими.
Мужчина грубо хватает ладонью мои щёки и приближается.
— Запомни, что этот сосунок был первым и последним мужчиной, кто посмел притронуться к тебе. Отныне всё это, — он осматривает моё тело, — моё. Только моё. Ослушаешься, пеняй на себя.
Дорога до больницы проходит, как в тумане. Тихонов несколько раз говорит с кем-то по телефону, управляя своим огромным чёрным Хаммером. Он почти не смотрит на дорогу, хотя несётся с немыслимой скоростью. На моё счастье — или, скорее, напротив — мы чудом доезжаем в целости и сохранности.
Он открывает дверь и подаёт мне руку, но для меня всё равно очень высоко, и я прыгаю, врезаясь в его грудь. Богдан морщится, но мне уже наплевать. После того, как он сажал меня в машину у дома, обхватив мои бёдра руками, мне уже ничего не страшно. Почти.
Тихонов снова за руку ведёт меня в больницу, игнорирует всё и вся, уверенно проходит к лифту. Я хочу спросить, знает ли он, где моя бабушка, но не рискую. Конечно, он знает.
