Но Лин Чу моя молчит,
Хоть письмо и отослал…
Зарылась головой под подушку, стиснув зубы, но это не особо помогло.
Чего он добивается? Хочет, чтобы я всю ночь просидела за книгами? Тогда как я завтра испытания его проходить буду? Не он ли уверял, что я должна быть максимально сконцентрирована, если собираюсь научиться управлять своей энергией Ци? О какой же концентрации может идти речь, если под дверью воют?
На очередном сопливом куплете не выдержала. Спустилась с кровати, протопала к двери и, распахнув ее, увидела певца недоделанного, сидевшего на полу с длинным струнным инструментом в руках.
– Вы это чего страдаете-то? – сдерживая зевок, поинтересовалась я.
– Да решил попрактиковаться в игре на люторе, – весело ответил дядюшка, продолжая натренькивать балладу о бедной Лин Чу и кокетливо хлопать глазками.
– Посреди ночи? И под моей дверью?
– Здесь особая атмосфера, – уклончиво сообщили мне и озорно подмигнули. – Но раз уж мешаю твоему сну, постараюсь быть потише.
– Уж постарайтесь.
Кажется, ночь будет долгой. Очень долгой.
С такими мыслями я спряталась под одеяло и подушку, крепко зажмурив глаза и лелея надежду всё-таки уснуть. Хотя бы на несколько часов, чтобы завтра выдержать новые издевательства над своей неподготовленной душой и излишне подготовленным телом.
– Проснись и пой, Айлин! – влетел наставник в мои покои, когда первый сон уже начинал маячить перед глазами.
Что-то не поняла я юмора. Посреди ночи будем энергию Ци вызывать?
Вынырнула из-под подушки, и яркие лучи солнца ослепили меня, едва разлепившую глаза.
Утро? Уже утро? Так скоро? Ведь баллада о Лин Чу еще не подошла к своему логическому концу. Или конца у нее не существует? Но это означает, что мне пришлось слушать ее всю ночь под аккомпанемент восточного инструмента со струнно-скрипучим звучанием.
– День нам предстоит долгий. – Наставник почему-то оказался бодрым, как огурчик, будто бы выспался в отличие от меня. Ни тени усталости на лице, лишь неистовый энтузиазм. – Одевайся и выходи во двор. Даю тебе десять минут.
– Как? – не веря своим ушам, уточнила я. – Вы же понимаете, что уснуть под ваши песни было невозможно?
– В этом вся и прелесть, – усмехнулся толстяк, спрятав руки в рукава и стрельнув в меня искорками смеха во взгляде. – Испытание воли и терпения должно проходить после бессонной ночи, дитя мое. Иначе никакого смысла в нем нет.
– Так, значит, вы… вы с самого начала намеревались терроризировать меня?
– Десять минут, – нараспев произнес он и ретировался. Чуть ли не вприпрыжку. Оставив меня в одиночестве с опухшим лицом, красными глазами и вороньим гнездом на голове.
