– Ваше благородие, разрешите обратиться, – выступил вперед Зернов.
– Слушаю, – кивнул ротмистр.
– Юнкер Свойский изъявил желание остаться дабы исправить упущения в занятиях верховой ездой, – отрапортовал «майор».
По лицу Свойского было видно, что он такого желания не изъявлял. Это была месть Зернова за ослушание в гербовом зале.
– Господин Свойский, это так? – уточнил Чагин.
– Так точно, ваше благородие! – без лишнего энтузиазма подтвердил юнкер.
– В таком случае в полдень жду в конюшне, – ротмистр покосился на Владимира. – По окончании занятий проводите господина Корсакова до могилы юнкера Авалова.
– Будет исполнено! – понуро согласился Свойский. Остальные юнкеры, хихикая и шушукаясь, оставили его. В парадных двубортных шинелях из черного меха с эполетами и высокими шапками с султаном из белого конского волоса они выглядели слегка несуразно – вчерашние дети играющие в офицеров.
– Вашбродь, оставьте росчерк, будьте любезны, – обратился к ротмистру Белов. – За лошадку с санями.
Чагин не глядя подмахнул документ, кивком попрощался с каптенармусом и Корсаковым, и удалился к себе в дежурку. Свойский понуро поплелся на второй этаж по правой лестнице на второй этаж.
– Зря они так, – грустно проводил его взглядом вахмистр.
– Не одобряете? – поинтересовался Владимир.
– А чего ж там одобрять? Сам кадетом был. Знаете, как эта традиция называется?
– Да, цук.
– Угу. Не все выдерживают. Свойский-то – не жеребенок, а дрессируют, как животину. При том ребята, которым полагается быть его друзьями. А они вместо этого танцуют под дудку второгодника. Майор, то же мне!
С лестницы донесся мелодичный звон башенных часов. Белов спохватился:
– Батюшки, это уже половина что ли? Простите, покорно, Владимир Николаевич, служба!
Корсакова тянуло потратить время с пользой и залезть-таки в генеральский флигель, но на улице был слишком солнечный зимний день, а дверь в дом, как назло, отлично просматривалась из учебного корпуса. Перед Владимиром встал вопрос, мучивший еще Чернышевского – «что делать?». К его счастью, в холл вышел пребывающий в приподнятом настроении Красовский.
– А, Владимир Николаевич, вы еще здесь? Не будет ли у вас желания отведать чудесного дара новоаквитанских виноградников в моей компании?
– Это вы про коньяк, Алексей Юрьевич? От таких предложений не принято отказываться.
Комната Красовского располагалась в хозяйственном корпусе сразу у входа. В отличие от спартанского жилища полковника, доктор жил крайне уютно. По стенам были развешаны фотографии и дагерротипы, на полочке у окна ютились всевозможные безделушки, в основном – с Кавказа.
