Воробей под святой кровлей - Эллис Питерс

Все началось, как начинаются великие бури, — с легчайшего трепетания воздуха. Сперва послышался очень далекий и слабый, едва различимый звук; хорошее ухо, способное его уловить, мгновенно настораживалось и, отвлекаясь от всех посторонних шумов, напряженно вслушивалось, стараясь разобрать, какую весть он несет. У брата Кадфаэля слух был как у зайца, отзывчивый и чуткий. Он встрепенулся на первый слабый звук гона, донесшийся из-за Северна, и, затаив дыхание, стал напряженно слушать.

Звук мог быть и совершенно невинным, не потому, что в нем не было намека на кровопролитный исход, а потому, что он мог быть природного происхождения: это мог быть крик охотящейся совы или хищное потявкивание лисицы, которая рыщет в ночи, обходя дозором свои владения. Одно можно было сказать с уверенностью — в этом звуке явственно пробивалась свирепая нотка охотничьего азарта.

Даже регент монастырского хора брат Ансельм, все мысли которого были заняты песнопением, на мгновение отвлекшись от службы, сбился с тона, но тут же поправился и, сурово одернув себя, тем ревностнее сосредоточился на своих обязанностях.

Да и что, в самом деле, могло нарушить ход всенощной в эту теплую весеннюю ночь спустя четыре недели после Пасхи в лето Господне 1140, когда городок Шрусбери вместе со всей округой жил еще относительно спокойно под рукою короля Стефана, вдали от бурных событий, потрясавших южные области, где бушевала междоусобная борьба за престол между королем и императрицей. Зима в тот год выдалась жестокая, но с Божьей помощью она миновала, в день Пасхи просияло солнышко, и с тех пор держалась ясная погода, лишь изредка прерываемая мимолетным благодатным дождичком. Только на западе, в Уэльсе, зачастили весенние ливни, от которых вздулась река. Начало весны обещало впереди хороший год. Городок, управляемый строгим, но справедливым шерифом, благоденствовал под надзором толкового провоста и магистрата, которые бдительно охраняли права граждан. Несмотря на непрекращающиеся междоусобные распри, в графстве, включал город Шрусбери, благодаря Божьему промыслу и стараниям короля Стефана продолжалась обычная, мирная жизнь. Монахам здешнего монастыря нечего было опасаться внезапностей, которые бы нарушили привычный ход службы. И все же брат Ансельм на секунду сбился с тона.

В сумрачном пространстве хора, отделенном от главного нефа алтарем для мирян и освещенном только негасимой лампадой да свечами главного алтаря, смутными тенями, словно ряд одинаковых изваяний, проступали неподвижные фигуры монахов на скамьях; все различия поглотила тьма, и нельзя было разглядеть, кто стар, а кто молод, кто хорош собой, а кто нет, кто толст, а кто худ. Высокие своды, каменные колонны и стены возвращали голос брата Ансельма таинственно преображенным, он витал над головами молящихся бесплотной силой. За пределами освещенного круга, куда не достигали ни свет, ни тени, стоял непроглядный мрак, ночь царила в церкви и за ее стенами. Благая ночь — короткая и немая.