«Печальный демон, дух изгнанья
Летел над грешною Землёй
И прежних дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой…»
Я почувствовал сейчас просто необходимость грустной мелодии, начинавшей звучать исподволь. Ничто другое не поможет, кроме музыки слов. Так вот почему люди используют эти необычные, ритмичные слова со звуко-совместимыми концами ритмических волн. Иначе нельзя. Может, и у меня возникнут нужные слова. Кажется, приходят. Становится легче дышать и переносить охватившую грусть. Хотя как же далеки эти слова от волшебных лермонтовских: «Печальный демон, дух изгнанья…»
Поэзия поэзией, но чаще просто хотелось есть. Зимние запасы картошки, лука и капусты у всех истощились, а ничего нового ещё не появлялось. Самой обещающей была фасоль. На вьющихся стебельках появились с палец длиной почти прозрачные, бледно-зелёные стручки. Если посмотреть на свет, в них уже просматриваются тёмные пятнышки будущих зёрен. Но когда же они будут? Всё же даже сейчас, набрав горсть стручков, можно бросить их в подсолённый кипяток и, слегка поварив, получить отличный суп. Замечательно вкусный сам по себе. Но у мамы появилась идея «забелить» такой суп обратом. Обрат – это то, что остаётся от молока, когда из него на сепараторе отделены сливки. Правление разрешило получить на молоко-ферме полведра обрата и полведра пахты. А пахта – это то, что остаётся от сливок, когда из них отбито масло. И мы вдвоём, мама и я, идём на ферму. Она располагается за лощиной, на взгорье, окаймляющем село. Идти туда надо через заросли вдоль речушки, сбегающей вниз к Курчуму. Тропинка карабкается по мокрым камням, в густых зарослях кустов и мелких деревьев. Солнечные лучи вспарывают темноту чащобы, одуряюще пахнет цикутой. Влезаем на взгорок, тропинка вьётся теперь наверх по сухому каменистому склону, пахнущему чабрецом и полынью. Жарко – весна уже перерастает в лето. Ферма встречает нестройным мычанием коров, они толкутся по грязи за жердями загонов, отгоняя хвостами оводов. Из фанерного домика доносится машинный вой, а снизу, от речушки, упорно трындит движок, дающий электричество для механики. Колхозницы, увидев нас, приветливо машут руками – гости здесь, чай, не каждый день. Среди них хозяйка нашего первого жилья в Пугачёво – Тася. Она заводит нас в домик. Светло, чисто, в нос крепко шибает кисломолочным духом. Тася показывает нам дрожащие от бешеного вращения шумные машины, объясняет нам, городским, как работают сепараторы и маслобойка. Никелевый блеск и шум невиданных машин очаровывает меня – сепараторы подвывают, а маслобойка булькает и солидно бухает. Пока я кручусь вокруг машин, мама разговаривает с женщинами. На них приятно смотреть – они смеются, жестикулируют, помогая словам пробиться сквозь шум, ветерок с улицы размахивает их белыми передниками. Нам наливают в наши ведёрки обрат и густую комковатую пахту. Бригадирша заносит в журнал расход колхозного добра, и вот мы уже прощаемся. «Идите правой тропинкой, – советуют нам, – а то около левой бычишко буянит, недоглядели, удрал утром, пока не поймали».
