Мама встретила меня недовольно: «Это надо же было мокнуть целый день, наверняка простудился. Ну что, не проживём мы без твоих колосков? Раздевайся скорее и грейся у печки». – «А колоски? Я сейчас вышелушу зёрна, и быстро сварим кашу, они мягкие». – «Никакой каши, надевай сухое и садись ближе к огню, грейся».
На следующий день в классе было малолюдно. «Наверно, многие простыли вчера в поле», – сказала учительница. Но на следующее утро нас ошеломило известие: умер Витька. «Как умер?! Он же здоровый! Лошадь придавила? Его придавишь, он сильный!» После двух уроков Нина Васильевна пришла в класс в слезах – Вася Белый и Костя Марьин тоже умерли. Полное оцепенение. Чуть слышатся только всхлипывания Нины Васильевны, она опустила на учительский стол лицо, закрытое руками. «Идите домой, дети», – наконец тихо сказала она. Дома тоже ничего не прояснилось. Из правления пришла мама и сказала, что по всей деревне умирают люди. Назавтра погода оставалась дождливой. Я шёл в школу со страхом, что там? У дверей одной из ближайших изб вдруг увидел свежеструганную, вертикально стоящую широкую доску. В её жутковатой форме я тотчас же узнал крышку гроба.
Такой предмет я видел только однажды раньше, в Усть-Каменогорске, когда в доме, где мы снимали комнату, умер хозяин дома, дядя Гриша. Осенью, вскоре после нашего приезда, он зашёл к нам вечером потолковать по-домашнему, с гитарой. Он немного пел, подыгрывая себе на гитаре, и между песнями рассказывал местные истории. Но зимой он перестал заходить, его стало не видно. А к весне из-за стены начали доноситься сначала стоны, а потом и страшные крики. Кричал он долго, не меньше месяца, всё более громко и совершенно зверея от боли. Его койка была как раз у меня за стеной, и мне затыкали на ночь уши ваткой, чтобы хоть как-то ослабить его вопли. Всё равно было слышно, как он страшно ругался и проклинал врачей, требуя убить себя. Но они никак его не убивали. Потом вдруг стало тихо. А на следующий день я увидел на крыльце дома, у дверей, эту ужасную свежеструганную доску. Тогда всё складывалось в ужасной, но почти понятной последовательности, а теперь ужас был и непонятным, и неожиданным. Он опустился на замершее Пугачёво внезапно. Я дошёл до школы и услышал, что умерла Валя.
Через пару недель всех вызвали для осмотра на фельдшерский пункт. Там на стене я увидел большой лист плаката. На нём пятисантиметровыми буквами было написано: «Не собирайте перезимовавшие под снегом колоски! Септическая ангина смертельно опасна!»
