Один год и семьдесят пять лет. 1943–1944 и 2018 | страница 28



Я сказал ему, что я – физик-экспериментатор и веду один из проектов на ускорителе. «В Вашем возрасте? Не пора ли отдыхать?» – «Нет, не пора, меня интригует проблема, которой я занимаюсь, да и на пенсию у нас прожить трудно. Так что отдыхать пока некогда». Машина подкатила к пропускному пункту центра, и я попросил остановиться. «А как Ваша нога, не надо ли вызвать медицинскую помощь?» – «Спасибо, не надо. Здесь недалеко. Спасибо, что подвезли». – «Что Вы, что Вы, мне было приятно встретить почти соотечественника». Мы сердечно распрощались, и я пошёл к проходной. Ну и ну…. А не ему ли я подарил в Пугачёво бумажную лодочку? До сих пор жалею, что опасение показаться навязчивым помешало мне тогда укрепить это неожиданное знакомство. Но, главное, я просто стыдился выглядеть соучастником того, что мы, русские, позволили сделать со своей страной.

Незаметно прибывает день, и солнце становится всё ярче, весело сверкая на сугробах и пышных белых шапках крыш. Дороги превращаются в глубокие траншеи, в которых двум саням не разъехаться, и, когда видишь лошадь, идущую навстречу, спеши юркнуть в траншейку к ближайшей избе. Так мы и сейчас шмыгнём с дороги, потому что навстречу идут двое саней. Необычно, что перед ними двое пеших. У второго что-то в руках. Нет. Не что-то, а винтовка наперевес. А первый идёт в распахнутом лохматом чёрном полушубке, без шапки. Идёт, тяжело наклоняясь вперёд, шатаясь из стороны в сторону. Скуластое нерусское лицо выглядит почти чёрным, несмотря на ослепительное сияние солнца. Мы едва успеваем увернуться в сторону, когда ноги у него заплетаются и он втыкается голыми руками в снег, оказавшись на четвереньках. Короткие помятые пимы, соскальзывая, скребут снег. Идущий за ним мужик в длиннополой жёлтой дублёнке с большим курчавым белым воротом широко размахивается и с выдохом бьёт упавшего прикладом в спину. Тот от удара делает несколько шагов по-собачьи, быстро перебирая в снегу руками и тощими заголившимися ногами в широких коротко обрезанных пимах. Но как-то быстро съёживается и приподнимается на ногах, перебирая ими по рыхлому снегу, слегка придавленному полозьями. Тогда мужик в шубе снова размахивается винтовкой и с хриплым матом бьёт по лохматой спине. Ударенный ныряет головой и пробегает мимо нас, скрывшись за снежным бортом траншеи. А мимо нас уже фыркает лошадь, обдавая острым запахом пота и мочи. В санях лежит на сене возчик, тоже в дублёнке с белым воротом, за которым торчит дуло винтовки. Во вторых санях полулежит мужик, обнимая рукой мордастого волкодава. Самодовольно смотрит на нас, широко усмехается нашему оторопелому виду. Вот они уже проезжают, а глухие хлопки ударов приклада, кажется, ещё слышны за скрипом саней. Мы молча выбираемся на дорогу и, не говоря ни слова, бежим домой.