Зайнаб рожала дома, ночью. Рядом молилась за неё старая бабка-повитуха, в руках которой побывал уже не один десяток новорождённых.
– Слава Аллаху! Всё обошлось, – произнесла она, обрезая пуповину ножом. Услышав детский плач, с улицы тотчас влетел в дом Масгут.
– Как она? Как ребёнок?
Судьба не обделила его возможностью стать отцом. У них родилась дочь. Зайнаб сама придумала имя – Минниса, что означало «родная». Бабка завернула девочку в приготовленную заранее пелёнку и уложила на кровать рядом с Зайнаб. Близился утренний час, никто в доме так и не сомкнул глаз за всю прошедшую ночь….
Сидеть с ребёнком дома не было возможности: надо было идти работать в поле. Иногда Зайнаб брала дочь с собой. Колхозу не хватало рабочих рук. О выходных не было и речи. Покормит Зайнаб ребёнка, уложит её в тени, а сама догоняет ушедших вперёд женщин. Да и не одна она с ребёнком в поле ходила, были и другие женщины. Всем нужны были отработанные трудодни.
Не успела ещё окрепнуть маленькая Минниса, как Зайнаб родила второго ребёнка. Сыну-богатырю имя дал отец. Его назвали Милгат. Наверно не столько важно само имя, как то, кто его носит. Минниса стала старшей сестрой. В народе говорят: «Где один ребёнок, там и два». Зайнаб с этим твёрдо была не согласна. Ведь за одним ребёнком и ухода меньше, нежели их два, то и работы в два раза больше. Масгут обрадовался сыну, он был очень благодарен жене за его появление на свет. Всё та же внешняя хрупкость и та же сила духа. При одном только взгляде вспоминаются мандельштамовские слова: «Человек должен стать твёрже всего на земле и относиться к ней, как алмаз к стеклу».
Спустя четыре года Зайнаб стала трижды матерью. Снова радость пришла в их дом с первыми лучами весеннего солнца. Дочь назвали Мавлидой. Имя на этот раз придумывали вместе. Масгут сказал: «Да», Зайнаб не стала противоречить. Хлопоты в доме утроились. Работы хватало всем. У маленькой Миннисы вдруг проснулось чувство ревности. Ведь отец теперь чаще брал на руки малышку Мавлиду, сажал на колени Милгата.
– Убери её с моей кровати. Поверни лицом к стенке! Пусть не смотрит на меня противными глазами! – кричала в ярости Минниса, когда мать просила присмотреть за ней. – Я не люблю её! Она не нужна нам!
Её маленькие глазки горели детской ненавистью, но всё это исчезало, стоило только Зайнаб обнять и погладить свою дочь. Успокоить так может только мать…
Шел тридцать восьмой год. Томительное, серое время. Время неопределённости, время перемен. Не знал Масгут, не ведала Зайнаб, что ещё недолго осталось им быть вместе. Какой-то внутренний голос часто предсказывал ему разлуку. Одна радость – дети. Мавлида набиралась силы, менялась с каждым днём. «Помощница матери», – думал Масгут, поражаясь её спокойствию, – Она даже не умеет плакать. Дай Аллах здоровья и счастья этому ребёнку. Сын и две дочки. Разве когда-нибудь Зайнаб думала об этом? Разве это не счастье? А через год, почти всех мужчин деревни вызвали в сельсовет. Домой Масгут вернулся уже к вечеру. Переступив порог дома, он спокойно заявил:
