На выходных мы с Ладой решили кутить. В планах были шашлыки (я намариновала целое ведро, и Ладин нос никак не мог успокоиться, все ходил ходуном и вынюхивал разомлевшее под жгучими специями мясо), какая-нибудь беспечная речка в пышном сиреневом кружеве, что-то соблазнительное в динамиках и пьяная от солнца и травяного духа голова.
Все было прекрасно – ровно до тех пор, пока моя свежеприобретенная машинка не чихнула жалобно, ахнула и застыла посреди уединенной полевой тропки. Я пару раз повернула ключ – ласточка моя молчала и только недовольно фыркала. Я вынула ключ, вставила обратно и снова повернула (а вдруг?) – но нет, ничего. Я покрутила руль, подергала рычаг коробки передач и повторила все сначала – глухо. Тогда я вышла из машины и отважно открыла капот. Оттуда дохнуло на меня жарким железом, кислой ржавью и чуднЫми мужскими ароматами, названия которым я даже не знала. Я нашла единственное, что можно было там покрутить, – и крутила в надежде на чудо, пока это что-то, тихо всхлипнув, не осталось в моих руках. Больше крутить было нечего – приставить обратно открученное тоже не удавалось. Вокруг кружили злые и звонкие юные комары, небо морщилось близким дождем. Из салона донеслось робкое чавканье Лады, которая наконец-то добралась до мяса. Дорога по-прежнему была пуста – только следы моих шин и тоненькая мышиная дорожка, которая терялась в пыльной траве. Хотелось плакать.
И тогда я сделала то, что всегда делает женщина, когда ей плохо, – позвонила мужчине. Пусть, видимо, давно уже чужому – но большому, сильному и умному мужчине, который скомкал все мои переживания и отбросил их подальше всего парой слов: «Еду. Жди и ничего не трогай».
И Антон появился – как всегда, совершенно идеальный, на блестящей чистой машине, ароматный, в отглаженной рубашке. Я, потная, с какой-то смазкой на щеке, напоминающей о чертополоховых зарослях прической и со сломанным ногтем, почувствовала себя окончательно несчастной и пропавшей.
Сияющая белозубой мокрой улыбкой Лада вывалилась к ногам Антона из узенькой щели в окошке, прижалась к его ботинкам и запела что-то нежное о том, как сильно она его любит, как ей было плохо без него и как здорово, что он теперь тут. Я в который раз позавидовала ее искренности и умению выражать чувства.
Несколько четких манипуляций, в ходе которых он даже не замарал белоснежных манжетов, – и вот моя девочка бодро пыхтит, изъявляя готовность везти меня в любой край света. Я решила по-дружески обнять Антона на прощание. Он был теплый и пах морем, и это был очень родной запах, знакомый по тем ночам, когда я утыкалась в его мягкое доброе плечо. Я засмеялась – и подняла на него глаза, а он…
