Явно под влиянием ауры демона Тошка водила к себе девиц, разной степени потасканности, чуть ли не каждый день, а когда одна из ее подружек пыталась спереть у Милюковой одну из последних картин, которая писалась на продажу, и был громкий скандал с выдиранием волос в коридоре нашей коммуналки, я сильно призадумался.
Комната бабы Нины превратилась в бомжатню, по полу катались пустые бутылки, все заросло пылью так, что на полу отчетливо была видна тропинка, протоптанная от входа до стола. Даже коловерша перестал общаться со старым знакомым. Только иногда тяжело вздыхал, слыша как Бегемот в очередной раз бубнит что-то за стенкой.
Две совершенно тихие семьи, живущие в дальних комнатах стали скандалить, драться, жены таскали друг друга по коммунальной кухне, пытаясь выяснить, откуда у их мужей царапины на спине. В это время поцарапанные мирно смотрели футбол, потирая синяки и ссадины на скулах, которые понаставили друг другу в собственной потасовке. В квартире стало жить невозможно, постоянно кто-то орал, стонал, бились стеклянные предметы, а я подумывал о переезде. Люди словно обезумели.
Бегемот, или как он просил теперь себя назвать “Бехимот”, часто просто исчезал, и я не знал, где он может находиться. В новостях стали появляться репортажи о странных видениях у людей, которых потом увозили в психушки, и все это списывалось на то, что Питер накрыло волной солевой наркомании. А когда вышел на местном канале сюжет о позорной групповой оргии в ресторане “Баку”, в которой участвовали местные “уважаемые люди”, я понял, что надо хоть что-то попытаться сделать.
Но последней каплей стало то, что в нашем районе, по вечерам, женщинам было передвигаться не безопасно. Улицы наводнились психами, жаждущими плотских утех, так скажем. И все об этом знали, но Милюкова считала себя неуязвимой и бессмертной. А потом я нашел ее буквально в трех метрах от нашего подъезда, за скошенной крышей над лестницей, ведущей в подвал. Маленькую, скрюченную,всю разодранную, с посиневшим лицом, раздавленным чьей-то ладонью. Ей так зажимали рот, что от носа до подбородка все было черно-багровым.
В тот вечер меня как будто что-то задергало, хотя я дома сидел и талдычил вслух уже который раз заговор от головной боли. Очень захотелось выбежать на улицу, прямо срочно. Внутри все сжалось от тревоги, пока одевался, еще думал, а зачем мне туда? Бред же какой-то, чего переться на ночь глядя во двор? А переться хотелось, рвало из дома. И если бы я чуть быстрее думал… Может и успел бы.
