Ефрем как раз у Харлашиной в группе и был. Зоя Евгеньевна очень переживала по поводу Ефрема. Она говорила Ефрему на бортике, во время разминки:
− Ефремчик! Ну, пожалуйста, присядь ещё пяток раз, та-ак, и ещё десять. Пятки, пятки не отрывать! Ни в коем случае не отрывать.
Ефрем качался, ноги его тряслись, дрожали, Ефрем из последних сил выбивался, старался ради тренера. А Харлашина кричала:
− Ты посмотри на себя! Ты же мужчина! Ты будущий воин. Ты защитник женщин. Ты, когда вырастешь, должен женщин от агрессивных граждан защищать!
− Да женщины самые агрессивные создания и есть! Они кого хочешь достанут, − бубнил толстяк Внуков, победитель и призёр общероссийских литературных викторин. – Вот например у Льва Николаевича в романе…
− Мне дела нет ни до каких Николаичей, − перебила Харлашина. – Мне дело есть до Ефрема и до его физически недоразвитой системы мускулов, бицепсов, трицепсов трехглавой и четырёхглавой мышц бедра. Всё! – Зоя Евгеньевна посмотрела на табло. – Время сеанса пошло. Взяли досочки! Попрыгали в воду. На счёт раз-два-три.
Раз – все побежали за досками.
Два – все уложили досочки на бортик.
Три – попрыгали на дорожку.
Все – в воде, а Ефрем стоит, замер в позе рыбки, что называется − завис.
− Эй! Йо-хо! − кричит толстяк Внуков. – Ефремыч, фас! – Внуков любил модные словечки и смешные междометия, у себя в школе он был их законодателем…
Но Ефрем замер: стоп-кадр. Замер как актёр-мим на площади в ожидании когда ему монетку кинут…
Харлашина хищно в свисток свистнула – Ефрем не двигается.
Зоя Евгеньевна порозовела, и снова − трель свистка. Ефрем − всё то же, всё так же: памятник несчастному абонементнику, которого родители заставили в бассейн ходить под дулом пистолета…
А на дорожках уже многие остановились: и спортсмены, и пузатые дяденьки со своей пенсонерской льготной дорожки кричать стали:
− Хватит свистеть.
А бабушки со своей женской пенсионерской дорожки верещать стали:
− Хватит мучить наше верхнее артериальное давление. Не пугайте! Не свистите, товарищ тренер.
Зоя Евгеньевна скосила взгляд на пенсионерскую дорожку, стала бордовой – потому что бабушки не унимались, и свистнула так что все пузатые дедушки нырнули под воду а бабушки поспешили к специальному спуску для инвалидов − они по нему вверх подниматься стали очень резво, казалось будто это не бабушки а девочки-плавчихи. И только Ефрем по-прежнему не шелохнулся.
Харлашина подошла к Ефрему и спросила:
− Ты заболел? Тебя обидели?
