Волшебное дуновение | страница 14



Вот так поворот! Я попыталась представить незнакомца главарём банды головорезов или шайки ловких мошенников, ворочающих крадеными состояниями – но выходило слишком скучно. Разве что предводителем пиратов. Кстати и нога хромая, возможно – протез.

В пираты он годился.

– А покажи, Ольга, как получается, – зевнув, попросила Клавуся.

Ольга охотно – она явно гордилась своей работой! – отперла шкаф и осторожно сняла с полки танцовщицу, нежно обёрнутую для сохранности узорчатым индийским платком. Лёгкий шёлк соскользнул…

Теперь на кукле была новая кружевная юбка, атласный корсаж отливал багрянцем спелой вишни, тугие каштановые локоны изящно обрамляли головку. Фарфоровая девочка казалась довольной.

– Хороша!

– С тебя веерчик, – повернулась ко мне Ольга. – Обещала.

– Будет, будет вам веерчик.

– Клава! Ольга! Быстро ко мне! – громом прокатился по мастерским вопль Валериана Кровавого.

– Вот дьявол! Опять небось руку повредил, – проворчала Ольга, на ходу прихватывая из ящика бинт и перекись водорода. – Точно что Кровавый. Чёрт безрукий!

У неё с местным правителем были свои отношения.

Ольга вышла, за ней проковыляла вездесущая Клавуся.

Я осталась одна с фарфоровой гостьей. Девочка смотрела сквозь меня ясно и бездумно – так восхитительно.

– Я сделаю тебе веер, лучший веер, какой ты только можешь вообразить, маленькая лгунья. Только скажи: кто ты? Кто твой хозяин?

Кукла безмятежно молчала.


Вам снятся цветные сны?

Кто-то, не помню – давно, ещё в детстве – уверил меня, что цветные сны видят одни сумасшедшие. И в глубине души я должна была признать себя таковой – мне ведь снятся только цветные. Всегда – лишь цветные. С тех пор я спрашиваю у всех: какие сны вы видите?

И выясняется, что цветные. Или никаких.

Похоже, весь этот мир сошёл с ума…



Крошечный веер лежал на столе: тончайшие бамбуковые лучинки-лучики и лоскуток прозрачного шёлка, как лепесток бледной розы. На золотистом шнурке – две бисерные кисти размером с горошину.

– Охренительная красота! – похвалила Мадам Юля.

Эта элегантная дама любила ввернуть крепкое словцо. Неуместные в приличном обществе слова она склоняла, спрягала, сокращала в меткие наречия, разворачивала живописными прилагательными и, мастеря из них чудовищные для непривычного уха фразы, щедро пересыпала их энергичными деепричастиями – тех же непристойных корней.

Истинный, истинный художник!

Мадам Юля склонилась над веером и тонкой кистью выводила на нём плавные изгибы обожаемых ею хризантем. От неё по-осеннему пахло дорогими духами – пахло «Климатом».