– Сказали лежать, так лежи, гнида! – смеясь, но со злобой произнес ему полицейский.
–«Я не гнида, у меня докторская по психологии», – мысленно возразил профессор, но будучи человеком здравым и рассудительным, Николай Васильевич Ларинцев вслух промолчал. И правильно сделал.
Тем временем, второй полицейский темной тенью навис над профессором и что-то твёрдое и отвратительно-холодное сковало запястья последнего.
–«На меня в самом деле надели наручники?», – к удивлению самого профессора психологии, осознание этого факта затопило ужасом все остальное, как будто наручники для него были хуже тупого пистолетного жала, еще недавно смотревшего ему толи в грудь, толи в голову.
Два здоровых бугая, одетых в настоящую милицейскую форму, кряхтя подняли обмякшего профессора и потащили несчастного к тарахтящему драндулету. «Позвольте, позвольте, но что происходит?», – подумал профессор, когда увидел, что его грубо и умело запихивают в заднюю часть полицейского «Уаза».
–«Неужели за взятки», – рассуждал оторопевший профессор. Он уже слышал и наблюдал, как у них в институте забирали пойманного на взятке декана, – «но ведь тот вымогал, а я нет», – пролепетал внутренний голос в голове у Ларинцева и тут же подумал, – «а могут ли считаться принятые им магарычи в виде коньяка и конфет той самой взяткой?». По всему выходило, что не могут, да к тому же и эти двое грубых полицейских не были похожи на тех подозрительных лиц в штатском, которые увели и забрали декана. «Но, если меня вот сейчас не за взятку, тогда, простите, в чем же дело?», – но и этот вопрос остался незаданным. Профессор молча сидел в машине, расправив затекшие на снегу мышцы спины настолько, насколько это позволяло сделать тесная камера автомобильного салона.
Хлопнули передние двери машины и оба полицейских весло переругиваясь запрыгнули на передние сиденья милицейского «Уаза».
– Ну что, будешь звонить диспетчеру? – послышался голос, с одной стороны.
– А чего всегда я-то? – раздраженно буркнул второй, я в прошлый раз ему докладывал, теперь пришла твоя очередь.
– Ну а кто из нас рыжий? – засмеялся все тот же.
– Да пошел ты, – огрызнулся первый, но все-таки включил тумблер радио.
– Диспетчер, это Рыжов! Диспетчер, вы меня слышите?
– Слышу тебя, Рыжов! Чего у вас там? – отозвался динамик чужим, прокуренным голосом.
– Мы еще одного «подозреваемого» задержали на Пятнистой, возле карьера.
Профессор знал, что улицу, где его только что, с позволения сказать задержали, к слову – не выдвинув ему никакого обвинения и так и не пояснив причин задержания, называлась улицей Пятницкого и этот жаргон ему уже изначально не нравился. Да и та интонация, которой полицейский произнес свою, якобы фамилию, не ускользнуло от натренированного уха профессора, – «он не Рыжев, это прозвище, и оно ему явно не нравится», – записал в мысленном блокноте в голове Николай Васильевич. Динамик на минуту замолк, собеседник на том конце провода перерабатывал услышанное, Ларинцев буквально слышал скрип его мыслительного процесса и этот процесс оставлял желать лучшего.
