— Могла бы догадаться раньше, — говорила она. — После того сеанса все стало по-другому…
Она горько улыбнулась.
— Какая-нибудь продавщица…
— Все они одинаковы, — размышляла она. — Потом возвращаются чуточку подпорченными, как говорит та женщина из «Веера леди Уиндермир». Быть может, вернется и он. Кто знает…
— Но почему он так хитрит со мной? Почему он скрывает?
— Хорошенькая, хорошенькая, хорошенькая — вот все, что им надо. Какой мужчина усомнится в выборе? Он идет своим путем, думает по-своему, делает по-своему…
— Он отстал по анатомии. Разумеется, ведь он ничего не записывает…
Долгое время она молчала. Ее лицо стало еще более сосредоточенным. Она начала кусать большой палец, сначала медленно, потом быстрее. И наконец разразилась новой тирадой:
— А сколько он мог бы сделать! Он способный, настойчивый, сильный. И вот появляется смазливое личико! О боже! Почему ты даровал мне сердце и разум?
Она вскочила, стиснула руки, лицо ее исказилось. Но слез не было.
И тут же она поникла. Одна рука безвольно опустилась, другая облокотилась на каминную доску, и она снова устремила взгляд в яркое пламя.
— Подумать только, сколько мы могли бы сделать! Это сводит меня с ума!
— Нужно работать, думать и учиться. Надеяться и ждать. Презирать мелочные ухищрения, к которым прибегают женщины, верить в здравый смысл мужчины…
— И проснуться одураченной старой девой, — добавила она, — убедившись, что жизнь прошла!
Теперь ее лицо, ее поза выражали жалость к самой себе.
— Все напрасно…
— Все бесполезно… — Голос ее сорвался.
— Я никогда не буду счастлива…
Картина того величественного будущего, которую она лелеяла, отодвинулась и исчезла, все более и более прекрасная по мере удаления, как сон в минуту пробуждения. А на смену ей пришло видение неизбежного одиночества, ясное и четкое. Она видела себя бесконечно жалкой, одинокой и маленькой в огромной пустыне и Люишема, который уходил все дальше и дальше, не обращая на нее никакого внимания. «С какой-то продавщицей». Хлынули слезы, быстрее, быстрее, они залили все лицо. Она повернулась, словно чего-то ища, потом упала на колени перед маленьким креслом и, всхлипывая, принялась бессвязно шептать молитву, прося у бога жалости и утешения.
На следующий день одна из студенток биологического курса заметила своей приятельнице, что «Хейдингер снова растрепана». Ее подружка оглядела лабораторию.
— Плохой признак, — согласилась она. — Честное слово… Я не могла бы… ходить с такой прической.
