Оба противника больше всего желали, чтобы этот нелепый ужас поскорее кончился: до серьезных травм никогда дело не доходило, но не принять вызов было решительно невозможно – ты погибал в глазах общества.
– Бить человека по лицу я с детства не могу, – пел Владимир Высоцкий.
Я находился в том же положении: агрессивностью я не отличался, физические мои кондиции были самыми средними, но, главное, я совершенно не мог взять в толк, отчего я так, за здорово живешь, должен расквасить чей-то нос, да еще в придачу подставить свой, который мне было откровенно жалко.
Скоро я заметил, что те, кто не мог обратить на себя внимание школьного сообщества какими-нибудь талантами или поступками, чаще других становились бретёрами.
Отпетый Колька Фиолетов, притча во языцах, которого склоняли на всех родительских собраниях, куда его мать никогда не являлась, уже во втором классе, когда нас перевели в фасад здания окнами на Трубную, нашел иной, помимо стычек, путь обретения популярности и даже славы.
– Фиолетов Николай отсутствует, – торжественно чеканил дежурный, и все начинали косить в окна на дом № 6, а точнее – на окно Фиолетовых, откуда незамедлительно появлялась голая и, надо признать, довольно тощая жопа ученика второго класса «А» с воткнутой в неё папиросой «Север».
Папироска живописно дымилась.
Картина Репина «Приплыли».
Колька врал, что умеет курить и даже затягиваться задницей, и некоторые простофили ему верили – вот к чему приводит невежество и незнание анатомии человека.
Но Фиолетов в анатомию не верил и стоял на своем, ссылаясь на свою мать, которая неоднократно утверждала, что в нашей стране всё делается через жопу.
Я был фигурой, в школе заметной.
Меня со второго класса забирали с уроков к старшим ребятам – делать политинформации.
Сколько всякого политического хлама хранилось в моей голове!
Я и сам удивляюсь: сейчас, когда мы, наряжая елку, добираемся до самодельной, 1952 года, гирлянды флажков с государственными знаменами стран народной демократии, из меня начинают выпадать давно истлевшие имена Антонина Запотоцкого, Климента Готвальда, Вильгельма Пика и товарища Энвера Ходжи.
Ко мне в дни приёма в комсомол приходили солидные прокуренные восьмиклассники и спрашивали, кто такой Го-Можо. И я, стараясь ничем не выдавать своего торжества, объяснял им, что товарищ Го-Можо, писатель, историк и археолог, является Президентом Академии наук Китайской народной республики, а Вьетан Ореаль, напротив, президент Франции, тогда как Рудольф Сланский – подлый предатель дела коммунизма и товарища Сталина, главарь троцкистко-сионистко-титовского заговора в Чехословакии, а Иосиф Броз Тито… – меня прямо распирало от информации.
