Ну, как тут не признать: лишь при советской власти такое может быть.
Я не боялся идти в детский сад, но то, что мной будут распоряжаться чужие люди – смущало.
Детский сад находился неподалеку от дома, на углу Колокольникова и Сретенки, в пяти минутах ходьбы.
Учреждение начинало работу в половине восьмого, так что встать надо было в семь утра, что для меня оказалось решительно невозможным – я засыпал стоя, пока мама одевала меня: чулки, лифчик, к которому чулки крепились – ненавистная мне женская одежда.
Но по утрам мне было все равно, хоть платье надевай – я хотел спать.
Маму это раздражало чрезвычайно, однако природу побороть невозможно, я сам неоднократно пытался это сделать и в юности, и позже, и каждый раз терпел жестокие унизительные поражения.
Надо ли говорить, что я засыпал и по дороге в детский сад.
Мама успевала сдать нас воспитательнице и к восьми явиться на работу в типографию на Цветном бульваре.
Нас кормили завтраком, еда мало отличалась от домашней, разве что на завтрак давали селедку – мой детский кошмар: молочная каша, бутерброд с сыром или яйцо вкрутую, ячменный кофе, чай, изредка какао с двумя кусочками сахара.
Нормально для страны, которая еще не оправилась от военного разорения.
Потом мы играли в игровой комнате на полу, как и дома, гуляли в общем дворе домов №№ 24-26.
Во дворе был длинный вытянутый аппендикс вдоль Печатникова переулка, он и сейчас сохранился, – это была запретная для нас зона, туда направлялись парочки из ближайшей пивной, где они и устраивались на юру, всеобщем обозрении и безо всяких удобств.
Но двор вдоль Колокольникова являл собой большую угольную яму, ее выбрали местом для игр мальчики, что нисколько не смущало воспитательниц, сопровождавших нас на прогулки.
Девочки играли в классы и прыгалки в той части двора, что шла вдоль Сретенки.
Всюду было не прибрано, грязно, бедно, и мы, дети – представители привилегированного класса и будущее страны, строили крепости из угля, а после весь персонал с соответствующими присловьями помогал нам отмывать наши чумазые физиономии и негритянские кисти рук.
Обед: два ненавистных супа – картофельный мясной с одинокой фрикаделькой или – еще хуже и противней – молочный с вермишелью; на второе: серые макароны трехлинейного диаметра (говорили, что это как-то связано с калибром винтовки Мосина: макароны, папиросы, карандаши – все 7,62 мм).
Вот эти винтовочные макароны, посыпанные отвратительным вонючим зеленым сыром или котлета (биточки, тефтели, которые, впрочем, ничем друг от друга не отличались), и я находил котлеты вполне съедобными.
