— Почему бандитский? — простодушно сказал я.
— Потому что они печатают деньги. И могут их напечатать сколько захотят. — Алик усмехнулся, потрепал свою невзрачную бородку. — Вот я наблюдаю, как америкосы сланцевую нефть разрабатывают. Это же экономически невыгодно, неэкологично. Но плевать они хотели! Выгодно, невыгодно! У них задача другая — сломить конкурентов. А деньги? Деньги напечатают! Сколько им понадобится. Нет, Валя, Америка не для русских моего поколения. Разная иммигрантская нерусь, говорят, неплохо приспосабливается, а такие, как я. они там быстро устают и ломаются.
— А здесь? — спросил я. — Разве тебя не сломали, лишив работы? Заставили по жмурам ходить.
— Я не только ради денег сюда хожу, — возразил Алик. — Ты вот сказал про деградацию. Как посмотреть. Моя жена Катька в последние годы шибко располнела. Совсем округлилась... И дело не в том, что я стал от этого хуже к ней относиться или что-то такое. Нет, она мне навеки Богом дана. Она просто очень масло сливочное любит. Со свежим батоном готова его по целой пачке съедать. Кофе себе сделает большую кружку, со сливками, с пенкой, французский батон, свежий, с хрустящей корочкой, и масло тоже свежее. Я однажды, Валя, без упрека. но с намёком как-то сказал ей. Слышь, Кать, ты б не порола так много масла. А она посмотрела на меня, тоже вроде без упрека, но с чувством собственного достоинства и сказала: «Ты, конечно, не догадываешься, но я, может, ради этого завтрака и живу. Чтоб утром проснуться с радостью.» Вот, Валя, и понимай как хочешь. Деградация это или нет. Вот и я, может быть, ради этого и живу. — Алик обвёл рукой кладбищенское пространство. — В этом философия заключена. Как почитаешь имена, посчитаешь, кто сколько пожил на белом свете, а главное: зачем? — так и задумаешься. — Он погладил свою бороду, встряхнул головой. — Старею я. Вот и не могу без выпивки, без пустых разговоров с друзьями, без этой тишины. Я уже ничего не боюсь, я выбрал дорогу вниз.
— Ты что! — встрепенулся я. — Тебе же до пенсии пахать ещё лет пять! А ты вниз?
— Вниз. Но не по крутому склону, — усмехнулся Алик. — Под уклон, достаточно ровный, без крутизны. — Он был размягчённо-хмельным, добродушным, и, наверное, ему было комфортно и даже как-то радостно в этом состоянии опьянения и расслабленности, за приятельским разговором, в котором философски объяснял свободу выбора для каждого человека.
Мы некоторое время шли молча. Мне становилось обидно за наших русских мужиков. Почему они так рано стареют, так рано опускают руки?
