— Так они тебе и отзовутся, — сказали в толпе.
— А я бы их всех убила, — со злобой объявила востроносая женщина в потрепанном макинтоше, — на прошлой неделе прямо из рук сумочку вырвали.
Дворник медленно влезал в дыру. Он зачем-то обмотался веревкой, подтянул голенища. Он исчезал, начиная с ног.
— Разойдись, — кричали конные.
Толпа все прибывала.
Дворник исчез, потом выскочил обратно.
— Идут!
Милиционер поправил кобуру, подтянул ее поближе.
Слабый свет перерезал круглое темное отверстие тепловой трубы. Маленькая рука легла на обод, и мальчишка лет четырнадцати, с погасшим карманным фонарем, появился на тротуаре.
Доктор хорошо разглядел его. Он был длиннорукий, рыжий, с впалой грудью и нежным лицом.
Он положил фонарик в карман и подошел — не к дворнику, не к милиционеру, но к штатскому в клетчатой кепке, который скромно стоял в стороне, заложив руки в карманы своего стандартного пальто.
— Ну, что ж, выселяешь?
— Выселяем, выселяем, — быстро сказал штатский. Он оглянулся на толпу, стеснительно улыбаясь.
Мальчишка взялся рукой за сердце. Без шапки, в рваном пиджаке, он стоял, мрачно преодолевая дурноту.
— Выселяете, сволочи? — снова спросил он сквозь зубы. — Сами в квартирках с занавесочками засели, а нам в трубах не даете жить?
Он прыгнул в люк.
Скромный в штатском все улыбался. Конные кричали. Все напряженно смотрели на выходное отверстие трубы: темно и тихо.
— Вылезай, слышь, хуже будет, — закричал вдруг дворник.
Тогда из трубы показался пожилой беспризорный в пенсне. Он был грустен и тих. В руках он держал бумагу. Университетский значок был приколот к отвороту пальто.
— Это что у вас? — показав на бумагу, коротко спросил штатский.
— Мандат.
В толпе захохотали.
— Я являюсь представителем ста тридцати четырех граждан Союза, проживающих в теплофикационных трубах на улице Росси, — сказал беспризорный. — Они поручили мне передать вам следующее: не желая оставаться в стороне от стихийного энтузиазма масс, охватывающего мало-помалу все стороны жизни, беспризорные подчиняются приказу о выселении. Но выехать они могут не раньше, как через три дня. Напоминая, что даже своих классовых врагов Откомхоз предупреждает о выселении за две недели, беспризорные надеются, что просьба их не будет отклонена. Вместе с тем они торжественно обещают, что за эти три дня в районе от Публичной библиотеки до Апраксина дворца не пропадет ни одного предмета — роскоши ли, широкого ли потребления, принадлежащего частному лицу или, равным образом, государству.
