Доктор Веселаго клялся, что речь эта была произнесена без малейшей иронии. Она была втрое длиннее и, по его словам, с цитатами из Гегеля.
Несмотря на цитаты, штатский слушал речь равнодушно.
— Патрикеев, они покуда с той стороны уйдут, — не дождавшись конца, сказал он конному, и тот поскакал вдоль тротуара, крича на прохожих.
Беспризорный побледнел. Тонкой дрожащей рукой он поправил пенсне.
— Мы просим доверия, — возразил он.
Штатский показал на него глазами. Подошел милиционер и стал щупать карманы.
— Оружия ищет, — с жалостью сказали в толпе.
Тогда появился человек, которого доктор Веселаго сравнил одновременно и с монахом, и с якобинцем.
— Он был в каком-то старомодном пиджаке, — сказал доктор, — в очках. Судя по движениям, можно было дать ему лет сорок, судя по манере говорить — семнадцать. Несмотря на то, что одет он был более чем скромно, я с первого взгляда принял его за иностранца…
Этот человек прошел сквозь толпу — перед ним расступались.
Он поднял руку.
С плотно поджатыми губами, в очках, которые блестели ироническим светом, он стоял на мостовой, и твердая рука была поставлена, как парус, с раскрытой ладонью и пальцами, побелевшими на сгибах.
Все молчали. С перекрестка доносилось разбегающееся гудение трамвая.
— Что вы делаете? — вежливо спросил штатский.
Не опуская руки, человек в старомодном пиджаке медленно обернулся. У него был суровый, спокойный голос, и он сказал так, как будто это было понятно без объяснения:
— Я? Голосую за доверие!
Он взглянул на милиционера, еще шарившего в карманах беспризорного с университетским значком.
— Отпусти его, — сказал он. — Он дал тебе слово. Или ты не доверяешь ему, потому что вместе с крысами он живет в тепловой трубе? Ты все еще не доверяешь бедным? Или ты думаешь, что революция не нуждается в благородстве?
Штатский внимательно слушал его.
— Виноват…
Еще один беспризорный, косой, в висячих штанах, вылез из люка и тихонько прикорнул подле ног своего соседа.
За ним, пугливо оглянувшись, высунул голову третий.
— Сто тридцать четыре человека просят доверия у республики бедных, — и вы берете на себя смелость им отказать. Сто тридцать четыре человека, живущих вместе с крысами в трубе, дают вам честное слово, — и вы…
Один за другим беспризорные выходили из люка. Уж целая толпа, оттеснившая зевак, стояла за спиной этого человека.
Это было явлением почти театральным.
Старики в отрепьях, бледные девочки с накрашенными губами, аристократы шпаны, которых легко было узнать по лоснящемуся клоку волос, круто зачесанному на лоб…
