— Чушь! Все дело в том, что я нашел его. С двумя или тремя такими же чудаками его видели… Где, как ты думаешь?
Я размышлял несколько мгновений.
— В ночлежном доме?
— Нет.
В Эрмитаже?
— Нет, — сказал Шпекторов, — в ТЮЗе. Он засел в ТЮЗе, в Театре юных зрителей. Там его штаб.
Я был поражен. Самые странные предположения, разбитые наголову, отступали перед необъяснимой линией поведения этого человека.
Нельзя отказать ему в последовательности, — сказал Шпекторов, смеясь. — Он никогда не рассчитывал на успех своего учения среди взрослых. Он всегда рассчитывал привлечь на свою сторону детей.
Я представил себе Архимедова, мешковатого, розовощекого, с высокой речью, убеждающего школьников в том, что личное достоинство должно быть существенным компонентом социализма…
Женщина встала, и вновь я увидел ее грозный и печальный лоб, прямой нос дочерей Ливана и высокую женственную шею, которую Библия решилась бы, может быть, сравнить с башней из слоновой кости.
— Я прошу вас поехать к нему со мной.
— Меня?
Этой просьбы я не ожидал.
Я только что собирался произнести небольшую речь в защиту Архимедова, рассказать о нашей встрече у Медного всадника, сделать несколько успокоительных предположений. Мне казалось, что Шпекторов, именно в этом отношении, рассчитывал на мою помощь.
— Меня? Но ведь я же почти не знаком с ним. Мы виделись только два или три раза. Он спустит меня с лестницы — и будет совершенно прав.
Рука, которой она опиралась на стол, слегка дрожала.
— Мне больше некого просить.
Я посмотрел на Шпекторова.
— А ты?
— Ну, меня-то уж, без сомненья, спустит!
Я не знал, на что решиться. Я представлял себе разговор с Архимедовым, которого я убеждаю вернуться к жене: «Вы не захотите губить женщину, которая любит вас! Взгляните на ребенка. Он тянется к матери», и т. д. Какая чушь! Я был готов отказаться.
Но заметки о ночной встрече с Архимедовым, погребенные под грудой архивных дел тридцатых годов, снова возникли передо мной, со всем соблазном ремесла, по которому я скучал последние дни, сам себе в этом не признаваясь.
Я вспомнил, где лежит моя записная книжка. Я мысленно уже перелистывал ее, обдумывая детали, записывая новые наблюдения, стараясь заключить в план беглую игру воспоминаний…
Я решил поехать.
