— Никого, ваше императорское величество! Юань Ши-кай оглянулся и… не поверил своим глазам: Гуансюй откинулся на спинку кресла, желтоватые веки опущены, рот приоткрыт — Сын Неба спал!
Пятясь задом и низко кланяясь, генерал покинул Палату.
Вскоре господин Кан Ю-вэй, назначенный секретарем Палаты внешних сношений, и его сподвижники — господа Лян Ци-чао и Тань Сы-тун — выдвинули проект создания национального университета. Поговаривали о реорганизации армии, о создании армии по европейскому образцу, о поощрении национальной промышленности и торговли. Тань Сы-тун, получив аудиенцию у Юань Ши-кая, изложил ему план реформаторов: убить Жун Лу и взять под надзор императрицу Цы Си. На мгновение показалось Тань Сы-туну, что генерал колеблется.
— Если вы не согласны, донесите императрице, и у вас будет все — богатство, слава, — заметил Тань Сы-тун.
— За кого вы меня принимаете? — возмутился генерал.
* * *
В самый разгар кампании по проведению реформ вдовствующая императрица, поразив двор, внезапно удалилась в свой новый летний дворец Ихэгуань. Дворец воистину был великолепен. Еще бы! Ведь на его строительство уплыли средства, предназначавшиеся для создания китайского флота!
В один из осенних дней Цы Си, великая прародительница и благодетельница Поднебесной, отдыхала в беседке, увитой розами. Дворец был окутан послеобеденной дремой, в беседке тихо. Не слышно ни малейшего звука. Слабое сентябрьское солнце пробивается сквозь густую, совсем еще зеленую листву и неровными, причудливыми бликами ложится на тянь- цзинский ковер.
В дверях беседки у большого мольберта, боясь нарушить покой императрицы, застыла маленькая хорошенькая рисовальщица. Но императрица не спит. Сквозь полусомкнутые ресницы она тайно наслаждается созерцанием искусного творения — Храмом мудрости. Пурпурные многоярусные крыши храма повторяют себя в серебристой глади озера. Любимый храм, любимый цвет. Он напоминает Цы Си о кровавой цене трона. Да, сколько сил, сколько лет было потрачено на достижение цели! Она начинает чувствовать усталость, жизнь неумолимо движется к закату, а сделано еще не все.
Луч предзакатного солнца упал на впалую грудь императрицы, оттенил глубокие борозды, оставленные временем на ее властном пергаментном лице, поиграл в заметно поредевших, некогда прекрасных волосах. «Реформаторы дурно влияют на императора, — думала она. — Этому надо положить конец. Да и стоит ли такому императору, как Гуансюй, оставаться у власти? Все равно ему трона не удержать.
