Должно быть, сейчас «тощий цыпленок» вспомнил о своей нищей юности, проведенной на задворках Нанкина, а может быть, ему просто захотелось поступить наперекор этим чванливым господам.
— Мы, китайские патриоты, поможем своей родине стать свободной и независимой! — громко провозгласил он и обвел глазами сидящих. Голоса мгновенно стихли. Только, как эхо, отозвался вкрадчивый тенорок Дин Лина:
— Я готов оказать посильную поддержку доктору Сунь Ят-сену. Пусть в Китае знают, что цвет китайских колонистов в Чикаго не чужд революционного духа.
«Тощий цыпленок» усмехнулся:
— Вот и отлично! А то, господа, мне иногда кажется, что китайский патриотизм состоит из одной лишь приверженности к китайской кухне. Кстати, дорогой доктор, вы слыхали, что муниципалитет Детройта запретил китайцам употреблять в пищу сою и, уж во всяком случае, подавать ее в ресторанах. Что вы на это скажете?
— Я, как врач, утверждаю, что соевые продукты по составу очень близки к мясу и чрезвычайно полезны. По пути в Чикаго я прочел в газетах официальное сообщение, что запрет с сои снят — строгая медицинская экспертиза отвергла досужие вымыслы.
— Прекрасная новость, доктор. Господа, сейчас подадут вино и фрукты, а мы тем временем выпишем на имя господина Сунь Ят-сена чеки в банк, — и, перейдя на кантонское наречие, воскликнул:
— Да здравствует свободный Китай!
— Мир и благоденствие! — отозвались остальные. — Да будет так!
Сунь Ят-сен исколесил всю Америку, большие города и малые, с горечью он убеждался, что слова о революции, произносимые им в китайских колониях, падали в сухую, бесплодную почву. В стране, где сам воздух, казалось, был пропитан республиканским духом, где не прекращались забастовки и демонстрации, среди китайских эмигрантов царила еще более затхлая атмосфера, чем в самой глухой провинции Китая. Результаты поездки убеждали его вновь и вновь — лозунг «Долой цинов, власть — минам» ошибочен и оставляет народ равнодушным. Китаю не нужны императоры. Сам народ должен управлять государством — этот вывод становился для Суня все отчетливее. С родины приходили вести о назревании нового восстания. Требовались не только средства, требовались четкий, продуманный план, программа. Сунь снова взялся за историю французской революции, за Сен-Симона, Фурье, Жан-Жака Руссо. И неожиданно в руки ему попала тоненькая брошюрка. Это был перепечатанный из журнала «Револьт» очерк о русской революционерке Софье Перовской. Этот очерк ошеломил Суня: оказывается, в России шестнадцать лет назад (еще шестнадцать лет назад!) революционеры организовали покушение на царя. Удивительно было не столько само покушение, сколько то, что оно было совершено организацией — вместе с Перовской были казнены Желябов, Кибальчич, Михайлов… Значит, в такой огромной стране, как Россия, лучшие люди решают те же самые проблемы, значит, они в Китае не одиноки, и путь, который Сунь и его друзья лишь нащупывают, — правилен! Сунь вдруг почувствовал такой прилив душевной энергии, какого не испытывал со времен подготовки восстания в Гуанчжоу.
