Аяна вздрогнула и обернулась. Ночная прохлада втекла за ворот камзола, под выбившиеся волосы. Её догоняли две тени, сливаясь, прячась в той, которую отбрасывал освещённый лунами ряд домов.
– Ташта... помоги... – заплакала она. – Ускэ! Прошу!
Ташта присел, разворачиваясь. Аяна упала на брусчатку улицы и, дрожа, размазывая слёзы, смотрела, как широко открывается его рот, устремляясь к ближайшей тени. Раздался оглушительный крик, отражаемый стенами домов, три тени метнулись прочь, и со всех сторон стали доноситься скрипы оконных рам и ставней. В нескольких окнах зажёгся свет. Ташта кинулся, прижав уши, прочь, догоняя убегавших.
– Кэтас! – отчаянно воскликнула Аяна. – Кэтас! Иди сюда! Ташта!
Он вернулся не сразу. Переступая беспокойно, он обнюхивал её, прядал ушами и всхрапывал, а Аяна поднялась, хватаясь за его колено.
– Аллар. Найле. Йере. Инни.
Её швырнуло назад, к крупу, потом качнуло вперёд.
– Мой золотой, ты всё помнишь! – плакала она. – Ты ничего не забыл. Не то, что некоторые!.. Ты же мой хороший!
Он медленно шёл, и каждый шаг отдавался тошнотой, в ушах шумело. Она не понимала, где находится, и ещё меньше понимала, куда ей идти дальше. Что ей делать дальше?
Она так и не спросила про Лойку. Она стояла там, слушая его обвинения, и опять думала только о себе. Она даже о Верделле ничего не сказала... Она будто ослепла рядом с ним, ослепла от гнева, ослепла от этой серой хмари, которая...
– Кэтас, – пробормотала она. – Аллар.
Ташта, явно уставший от всего происходящего, нехотя, только спустя несколько команд, встал на колени, и она опять согнулась над какой-то канавой. Страх сковал её. Эта тошнота и чувство удушья... Аяна поняла. Она больна. Наверное, она умирает. Иллира говорила, что Аяна выглядит, как мертвец, который питается кровью. Один из тех, которые восстают из склепов...
Луны медленно ползли по небу, и она ползла, схватившись за корде на шее Ташты и еле переставляя ноги. Да, так и есть. Даже у Тави взаперти ей не было так паршиво. Ей ещё никогда в жизни не было так паршиво. Даже несколько месяцев в зубодробительно тряском фургоне по разбитым колеям прекрасного, широкого Арная казались незначительной мелочью по сравнению с тем, что происходило сейчас.
Выхода не было. Всё, что происходило, было паршиво, беспросветно, безысходно. "Фидиндо" не было в порту, и единственный, кто мог ей что-то сказать о судьбе сестры, сегодня швырялся креслами за её спиной. А чтобы найти кого-то из команды "Фидиндо", ей тоже нужно было идти... к Конде.
