– Начинаем, птички, – сказал Кадиар, взмахом руки приглашая труппу в зал.
Пьеса была о том, как старый вдовец, усатый, алчный глава рода, которого играл Кадиар, женит своего сына на высокородной даме, которая немного припозднилась с замужеством. Даму эту играла Анкэ. Ригрета играла её юную, красивую, задорную капойо, а Харвилл и Чамэ, соответственно, были молодым киром и его слугой. В результате длинной и сложно сплетённой череды уловок бойкая и резвая капойо становилась женой юного кира, а его алчный отец обретал в качестве новой жены Анкэ.
Аяна не видела из-за прикрытой двери, что происходит на сцене и среди зрителей, но слышала отрывки реплик Кадиара, который басом уговаривал сына подумать о благе семьи, и звонкий голос Ригреты, которая через Чамэ передавала записки якобы от своей госпожи, подстраивая свои свидания в саду.
Наконец послышались аплодисменты. Кадиар вышел первый, вытирая пот со лба небольшим платочком, а за ним и остальные.
– Им понравилось, – сказала Ригрета. – Я блистала. Теперь иди ты, Аяна.
Аяна поцеловала Кимата, с интересом разглядывающего усы Чамэ, шагнула в двери и на миг остолбенела. Эта гостиная вдруг действительно показалась ей залом, как сказала Лерти. Между сценой и рядами разномастных стульев с потолка свешивались большие, просто огромные люстры, и от свечей, зажжённых теперь на них, после неяркого освещения предыдущей комнаты на сцене было очень светло. Зал эти люстры тоже освещали, и Аяна чуть не дёрнулась прикрыть рукой глаза и начать разглядывать зрителей. Судя по их количеству, тут были не только гости и семья, но и люди из деревни, с которыми в доме водили знакомство.
Она подошла к середине сцены, робея, и обнаружила, что привычный, знакомый табурет на ней отсутствует. Вместо него стоял добротный новенький стул с низкой спинкой на ровных ножках из светлого дерева и толстым, мягким на вид сиденьем, обтянутым синей тканью с вытканными цветами. Почему-то она не могла оторвать взгляд от этих цветов, и, казалось, прошла вечность, прежде чем робость отступила, и она смогла сделать ещё шаг. Руки плохо слушались её и были ледяными и влажными, но не могла же она вытереть их об голубой халат прямо перед кирио!
Аяна сделала последний шаг к стулу, села на него и поняла, что эти шаги, которые тянулись для неё бесконечно, на самом деле заняли не больше времени, чем понадобилось кому-то из гостей повернуться к соседу сзади и сказать: «Смотри, там ондео идёт». Перед глазами были пятна от свечей, на которые она так неосторожно посмотрела, когда вошла сюда.
