– О, ты её увидишь, – улыбнулся Харвилл. – И почувствуешь. Не сомневайся.
Когда они вернулись на площадь, там уже стоял фургон, и разрисованные задники закрепили на жердях. Она скользнула взглядом по знакомым виноградникам, полям и деревне, а обойдя помост, обнаружила, что на полосах ткани с другой стороны нарисованы светлые каменные стены с парой окошек, и оценила такую экономию места в фургоне.
Аяна зашла в трактир и попросила у Гастилла похлёбку и хлеб с сыром. Она жевала сыр и кормила Кимата с ложки, размышляя о том, почему Харвилл сказал, что те строки, которые она закончила за него – про воина. Когда Конда прочитал их ей впервые, она отвлекалась на его глаза, которые всегда неуловимо менялись, пока он читал ей эти отрывки, и сначала подумала, что они про человека, который заснул на груди своей возлюбленной, но потом она записала их и поняла, что ошиблась. «..В звенящей пустоте, над краем, где больше нет меня». Это же о человеке, который умер на чужой земле, и его душа несётся над родным краем. Или нет?
Она подошла к Гастиллу и положила на стойку три гроша.
– Послушай, Гастилл. «Прекрасной юной девы грудь целуя, глаза закрою я, и сон последний моё дыханье унесёт в далёкие края. Я дрожь её сомкнувшихся ресниц челом хладеющим почувствую, слабея, сходя в бездонную пучину забытья. В потоках несвершённых дел, отринутых при жизни, вознесусь над пламенеющими горными грядами, и всё же вырвусь, воспарив на крыльях, сотканных мечтами моих друзей и той, что я любил, в звенящей пустоте, над краем, где больше нет меня». Как ты думаешь, о чём это?
– О том, что надо заканчивать свои дела, прежде чем помрёшь, – пожал плечами Гастилл. – Чтобы друзьям, родне и жене жизнь не усложнять. Что же тут неясного?
Аяна озадачилась. Интересно, а что бы сказал Конда... и другие? Она хотела пойти и спросить у Ригреты, но тут Кадиар зашёл и позвал её переодеваться.
Представление прошло хорошо. Во всяком случае, зрители остались довольны.
– О кирья, ты приличия блюди, иль вся семья твоя познает тот позор, который покрывает блудливых дев, не знающих стыда, – заунывно причитала Анкэ в наглухо застёгнутом тёмно-сером платье с воротничком под горло. – Не в том беда, что скучной посчитают тебя, коль сидя дома, ткёшь узор на маленьком станке у светлого окна. Ты кирья, и должна блюсти себя, беда лишь в том, что взор свой пылкий стремишь не на станок, а дальше, за забор, где искушенья поджидают юных дев...
