– Видала я намедни, госпожа, что розы расцветают в нашем парке. Не хочешь рукоделье отложить и выйти на часок, пока жара не началась?
Аяна как будто очнулась. Она сидела в комнате за рукоделием, но заскучала, и Элетта, её капойо, её единственная настоящая подруга, беспокоилась о своей кирье.
Она выпрямила спину. Она была юной кирьей дома Лаис, которая жила в ожидании своей любви, но любовь всё не торопилась к ней. Аяна мягко, но уверенно посмотрела на Ригрету.
– О, да. Хочу. Элетта, милая, так жарко в моей груди бывает иногда, я знать хотела бы, что этому причиной.
– То юность, госпожа, поёт в твоей груди. Увидишь ты мужчину, и сразу же поймёшь, коль избран он судьбой быть для тебя единственной отрадой.
Она – кирья. Она – украшение. Аяна была украшением, а Ригрета... Ригрета блистала. Она была огнём, она была страстью, когда, уперев руки в бока, хохотала над жалкими потугами Каладоне произвести впечатление бравого молодого человека. Она была единственной опорой в этом зыбком мире, в котором мнение самой Белиссы никого, кроме Элетты, в общем-то, больше и не волновало.
Айол рычал, изображая ярость, сдвигая лохматые наклеенные брови так, будто пытался раздавить между ними Леарту, дерзкую языкастую подругу своей жены, которая распустила длинные кудрявые волосы и накрашенными алыми губами тянулась к губам краснеющей непорочной кирьи Белиссы. Леарта тоже хмурилась, сжимая кулаки и выступая грудью вперёд на защиту юной кирьи, а позже, наедине с Рустэ, чьё платье трещало от натяжения, негодовала, что, будь она не в корсете, а в камзоле, надрала бы зад этому напыщенному бородатому козлу, своему дяде, который посмел претендовать на такую девушку, как Белисса.
Зрители действительно были в восторге, когда Чамэ потянулась к Аяне, и они чмокнули друг друга сжатыми в трубочку губами. Во всяком случае, негромкий всторженный шёпот и смешки можно было истолковать лишь так. Когда же бородатый Айол, нахмурившись, решительно сунул руку в вырез платья Ригреты, чьё лицо было спрятано за вуалью, зрители смеялись совершенно так же, как публика на площади хохотала над тщеславным киром, который хотел внедрить в коровнике и свинарнике городские обычаи.
Это был успех, и каждый из труппы Кадиара был причастен к нему. Аяна дрожала от восторга, когда они все вышли на завершающий поклон, и им аплодировали. Она наконец впервые за всё представление взглянула на зал. Сейчас она видела не нарядных кирио. Она увидела людей, которые радовались удачному разрешению щекотливой ситуации. Они сопереживали нежной, робкой Белиссе и её верной бойкой капойо, и теперь стояли, аплодируя и улыбаясь. Вечера, которые она провела над разбегающимися буквами Харвилла, стоили того, теперь она это определённо знала. Определённо.
