– Смотри, Кимо! – сказала она, подзывая сына. – Смотри, там утки!
Он подошёл к ней, и Аяна взяла его на руки.
– Почему они живут здесь, Анкэ? – спросила она, показывая пальцем на селезня и утку с красивыми рыжими перьями, такими яркими, будто их подсветил закат. – Тут же тесно. Пруд такой маленький!
Анкэ подошла, растирая затёкшую в поездке спину.
– Ну, тут их кормят. А ещё крылья подрезаны. Они не могут улететь.
– Но это же дикие утки. Перья подрезают домашним.
– Перья подрезают всем птицам, которых хотят удержать на одном месте, Аяна, – хмыкнула Анкэ. – Они живут тут в отдельной сараюшке и даже приносят потомство. Этим уткам большой водоём не нужен. Они выбирают пару на всю жизнь, поэтому его утку не трогают. Достаточно подрезать крылья селезню, и она тоже остаётся здесь.
Аяна смотрела, как утка вытягивает шею, хлопая чёрно-белыми крыльями, и снова прячет их в рыжем оперении крупного тела.
– Ты волнуешься насчёт сегодняшнего выступления? – спросила Анкэ, не спуская глаз с двух рыжих птиц на серой воде между серых дорожек в окружении серо-коричневых стволов. – Мы столько раз повторяли, что ты вряд ли собьёшься.
– Я знаю, – рассмеялась Аяна, поворачиваясь к ней. – Мне уже даже начали сниться сны, где все говорят этим слогом, который Харвилл так искусно подгоняет под слог старых арнайских пьес. Мне снится этот Леарт, похожий на дерево, с растопыренными крючковатыми руками и лицом Чамэ, который говорит мне: «Белисса, без тебя я так страдаю, что небо, кажется, на землю упадёт, коль я лишусь возможности увидеть тебя снова». И Каладоне с этой его страшной клокастой бородой, бровями и омерзительными губами, который приходит и сверлит меня мрачным, страшным, холодным взглядом. Ригрета сказала, что, как только мы выступим первый раз, мне станет гораздо проще, и обычные сны вернутся, и что всё это из-за волнения.
– Так и есть. Пойдём внутрь? Там катьонте нас дожидается, погляди.
Их провели через заднюю дверь в комнаты для прислуги. Аяна сперва расстроилась, потому что загадывала, что им дадут комнату наверху, но потом почуяла дивные запахи с кухни, и лёгкая обида рассеялась.
– Хотите ачте? – заглянула к ним катьонте в сером фартуке. – У нас есть печенье, можете немного подкрепиться, пока ваши там устанавливают декорации. Какой красавчик! – восхитилась она, увидев Кимата. – Можно потискать?
Кимат улыбнулся ей, и Аяна кивнула. Она иногда вспоминала малышек Тати и Тилеми, и не могла понять, почему Кимат не стеснялся посторонних, незнакомых ему людей, как её младшие сестрёнки. Может, оттого, что он с рождения находился в потоке всё время сменяющих друг друга лиц? Она иногда ревновала к тому, как он смеялся, когда другие женщины умилялись, глядя на его щёки, или щекотали его бока.
