– Да, там ещё Тили. Дарен тоже болен, а Тили в порядке. Отец, мы встретили...
– Спать! Разговоры потом!
Он повесил свой большой фонарь на телегу, забрался в неё и тронул Пачу. Тот помахал головой и бодро вышел из двора.
Аяна закрыла ворота сарая и постояла немного, обиженно оглядываясь. Она наконец была дома, но её не покидало странное чувство, будто она, вернувшись сюда, сразу превратилась в дитя, которое в силу малых лет не вольно выбирать, что ему делать. Она жалела, что уступила Пачу отцу, а не поехала за Коде сама, а ещё сердилась, что он даже не дослушал её.
Ей вдруг показалось, что её как бы мягко отстранили рукой от очага, как в тот раз, когда она малышкой пыталась помочь сёстрам в стряпне, и вдруг очень захотелось сделать что-то наперекор словам отца, но лёгкая слабость напомнила о себе. Аяна нахмурила брови, но всё же отнесла фонарь на место, зажгла от углей очага маленький светильник и направилась в купальню.
Тёмное, тёплое помещение пахло влажным камнем и мылом. Она кинула ведро в колодец и слушала, как плеск отражается многократным эхом от стенок, потом с усилием вытащила и поставила рядом с собой на дощатое сиденье. Маленький ковшик, из которого она поливалась, говорил "плюк", погружаясь в ведро, и она жмурилась от удовольствия, поливаясь тёплой водой. Дома эта солоноватая тёплая вода в купальне казалась повседневной мелочью, но после пары дней на болотах и поездки в лодке к этой мелочи было так приятно вернуться! Правда, им удалось искупаться в том озере, в гроте. Там вода была почти такая же тёплая, как тут.
То неловкое смущение, которое нахлынуло, когда Алгар сказал ей, что он голый... А вот Ани, по-видимому, не так смутилась, когда увидела под водой... Анкана. И Анкан не смутился. Как она изображала его брови...
Она улыбнулась и набрала ещё одно ведро. Тёплая вода как будто смывала слабость, и та скатывалась вниз, струйками утекая к решётке. Аяна усердно тёрла шею, жалея, что не взяла с собой мыла и полотенца.
Не только полотенца! Она расстроенно охнула. У неё не было и чистой рубашки. И заплечный мешок, и сумка остались в лодке...
Рубашка и сорочка, которые она сняла, пропахли потом, дымом и даже, как ей показалось, сохранили в себе почти неуловимую тень той вони, что была на корабле и которой несло от Конды. Аяна вспомнила то зловоние и поморщилась. Странно, но этим вечером, когда он наклонился к ней, от него вроде бы не воняло. Нет, точно, не воняло. Она напрягла память. Вот он склоняется к ней с фонарём и кладёт ладонь на её щеку. Определённо, ладонь была сухой и очень тёплой, даже горячей, но той вони от него больше не было. Наоборот, какой-то совершенно незнакомый запах, похожий на запах купресы, но всё же иной, тревожащий своей непохожестью на привычные, знакомые раньше. Вот он поворачивает её лицо, мягко надавливая ладонью, и заглядывает ей в глаза. Его глаза тёмные, как поверхность моря ночью, и будто пылают, отражая свет фитилей.
