Человек, который принес нам чай, вернулся, чтобы забрать чашки в сопровождении полицейского. Мы сделали последний глоток и сложили чашки в большую корзину.
Уходя, он сказал нам:
– Да избавит вас Аллах от этой работы и от этой тюрьмы!
Кое-кто ответил:
– Аминь!
Полицейский все так же грубо захлопнул дверь. Эта остервенелость более не шокировала и не пугала меня. Со временем привыкаешь ко всему и даже к насилию. Впрочем, мы больше не обращали внимания на эти жесты и движения, и даже на наше положение.
Хамид вытащил карандаш и принялся писать на стене.
– Что ты пишешь? – спросил я его.
– Две строчки стихов тунисского поэта Абулькасема аш-Шабби[21].
– А о чем пишет этот поэт?
– Вот о чем:
Если жить народ захочет,
То откликнется судьба,
Кончится ночь, во что бы ни стало,
И будет сброшено ярмо.
– Как здорово!
– Ты понимаешь, что он имел в виду?
– Нет, но это здорово. Я чувствую, что это очень красиво. А что он имел в виду?
– Волю к жизни. Вот что это означает.
– А что значит воля к жизни?
– Это значит, что если народ или человек угнетен, если он в рабстве и хочет освободиться, Аллах отвечает на эту волю, как отвечает и рассвет, и оковы разрушаются, благодаря воле человека.
– Теперь мне понятно.
Парни внимательно прислушивались к объяснениям Хамида. Я сказал ему:
– Тебе везет.
– Мне?
– Да, тебе, тебе везет.
– Это почему же?
– Потому что ты умеешь читать и писать.
– Ты тоже можешь научиться читать и писать, когда захочешь.
Он что-то написал на стене и попросил меня прочесть, подчеркивая буквы карандашом:
– Я не умею.
– Вот это – алиф. А это что?
– Тоже не знаю.
– Это – ба. А вот это?
– Ta.
– Как? Ты знаешь?
– Потому что я всегда слышал, как люди говорят: алиф, ба, та[22]…
– Да, ты прав.
Я повторил вместе с ним эти три буквы, потом он сказал:
– Из этих трех букв можно составить несколько известных слов, например: АБ (отец), БАБ (дверь), БАТ (ночевать), и т.д.. Знаешь, когда-нибудь я тебя научу. У тебя есть несомненные способности.
Я попросил его повторить мне строчки стихов тунисского поэта и выучил их наизусть.
Вечером третий парень начал шагать по камере. Он был очень взволнован. Мы ничего не говорили. Он взял свою пайку хлеба, которую отложил днем, раскрошил ее и бросил в унитаз. Я посмотрел на Хамида. Он прошептал мне:
– Нас это не касается. Он волен делать все, что хочет со своим хлебом, да и с самим собой.
Два других парня недовольно глядели на него, я подумал: если этот парень будет и дальше разыгрывать это сумасшествие, дело примет дурной оборот.
