Она сказала мне:
– У тебя ноги ледяные.
Моя рука ласкала ее тело. Степь. Парк. Сад. Плоды и сладость. Моя рука на ее груди, бедрах, лобке. И тут она отстранила мою руку.
– Не надо трогать здесь. У меня месячные. Спи, если хочешь спать.
– У тебя месячные?
– Да. Месячные. Ты что, не знаешь, что у женщин так бывает?
Моника, сидящая в ванной на биде. Полотенце в крови. Значит у Саллафы то же самое, что и у Моники.
– Да, понятно. Я знаю. А сколько это продолжается?
– Как минимум, три дня.
Заниматься любовью на рассвете! Все пошло прахом! Мой восставший нервный член пытался войти в нее через ягодицы.
– Будь немного благоразумнее! Я не хочу этого!
– Ну, только небольшая прогулочка! И все!
– Ты что, с ума сошел? Что ты несешь!
– А почему бы и нет?
– Так с женщинами не поступают. Это стыдно, да к тому же запрещено, это – грех! Теперь понятно?
– Запрещено? Грех?
– Да, грех!
Я лег на спину и посмотрел на мой стоящий член. Как его успокоить? Ну и упрямая же она! Очень упряма! Особенно в этот вечер. Я взял ее руку и положил ее на мой член. Она не двигалась. Ни малейшей ласки. Я попытался подтолкнуть ее руку, чтобы она погладила его. Она разозлилась:
– Оставь меня. Ты что, не можешь спать без всего этого?
Я обхватил свой член, двигая рукой по нему вверх и вниз.
– Что ты делаешь?
– Оставь меня. Я должен приласкать его, чтобы он успокоился.
– Ты испачкаешь меня. Иди в другую комнату и делай с ним, что хочешь.
Я, не выпуская из руки пениса, ушел в другую комнату и внезапно мне представилась обнаженная Асия у меня в руках. Я накрылся одеялом и подарил этому нетерпеливому члену впечатление тепла и любви.
Утром мы вместе позавтракали. Она была грустной, мечтательной, отсутствующей. Я тоже чувствовал себя немного усталым. Я сожалел об этом воображаемом насилии. Разве это не безумие, воображать тело Асии, лишать ее невинности, любить ее, тогда как я вообще не знаю ничего о ней, жива она или мертва? Лучше бы я выспался в тепле Саллафы. Одного ее присутствия мне бы хватило. Ее жесты, движения. Асия была ничем в моем сознании. Таким образом, это ничто стало целью моей мастурбации. Может быть она была такой грустной из-за своих месячных? Женщины и кровь…
Никто не пришел. А что, если Кебдани попал в засаду? Это был мой лучший друг. Может быть, Саллафа грустила из-за того, что не было Бушры? Кебдани был прав, когда говорил мне об этих двух женщинах. Что с ней станет, если Бушра придет с опозданием? Отсутствие Кабиля, вероятно, не вызывало в ней грусти. Я этого не знаю. Это сложно. Она была погружена в какой-то далекий мир, словно подхваченная глубокой ностальгией, словно жалела о чем-то навсегда утраченном. Для меня было лучше уйти и оставить ее наедине с собой. Какая-то меланхолия царила в городе.
