– Сегодня отца не будет. Иди, поешь с нами.
– Нет. Не хочу.
– Иди и ешь.
– Нет, я же сказал нет, понимаешь?
– Но почему?
– Я уже съел курицу с луком, оливами и миндалем.
– Но где?
– Вот здесь, – я постучал по своей голове.
– Ты сошел с ума. Берегись, вот он вернется и увидит, что ты ешь один.
Моя любовь к ней смешивалась с ненавистью, которую я испытывал к отцу. Отец пришел с мешком требухи. От этой требухи меня всегда тянет блевать с того дня, как я увидел, как люди ели ее на похоронах моего дяди.
– Почему ты не ешь? – спросил он меня.
– Я не голоден.
– Врешь. Ты не наелся досыта, по крайней мере, так как мне того хочется.
– Клянусь тебе, я сыт.
– Знаю я тебя, сын вот этой потаскухи!
Тут вмешалась мать, поскольку речь зашла о ней.
– Если бы я была потаскухой, то люди бы об этом знали.
В ответ она получила несколько пощечин. Он сказал:
– Кончайте жрать или я заставлю вас глотать ваше тряпье.
Потом, повернувшись ко мне, он прибавил:
– А ты сожрешь все это блюдо один. Понял, один. Все сожрешь. Один!
Я быстро согласился, чтобы не получить тумаков.
– Давай, начинай немедленно!
Мать сказала:
– Ты совсем спятил. Убьешь, ведь, мальчишку!
– Пусть сдохнет, и ты тоже подохнешь!
Он стоял и отдавал приказы. Для меня это было чудовище. А мы были покорным скотом. Он мог перерезать нам горло. Риму вся сжалась в малюсенький комочек, мать рыдала. Он сказал мне, ударив меня при этом:
– С сегодняшнего дня будешь есть все, что тебе дадут. И никаких отказов! Все будешь жрать, даже падаль!
Он ударил меня. Я почувствовал во рту привкус крови. Солено-сладкий вкус. Я поел. Ненависть становилась все яростней. Если бы я был сильнее его, то заставил бы его сожрать дерюгу.
Я пришел в сознание в муниципальной больнице. Мне трудно было дышать. Мне сделали промывание желудка. Вернувшись домой, я услышал его голос:
– Где он?
– Спит.
– Пусть ужинает с нами.
– Он устал. Он весь день помогал мне на базаре.
Мать соврала отцу обо мне. Она меня немного защищала. Поэтому моя ненависть была направлена на него. Он говорил один (Никаких уступок. Никаких отступлений. Не надо было терять лица). Он был за столом один. Лицо его перекосилось, когда он увидел меня. Когда он здесь, то даже отсутствующие становятся присутствующими. Он проклинает нас, отсутствующих или присутствующих. Он заставлял приходить нас, когда ему в голову взбредет. Я уже сказал вам: он – как бог. Но кто дал ему это право?..
– Где мать? – спросил он.
– Она пошла на склад купить овощей.
