По крыльцу, по прихожей мягкие шаги.
Шатров рад оторваться от списка, который уже вымучил его.
— Здорово, коли не шутишь… За тобой, как свят дух слетал! Ага, только о тебе думал. Да, погоди ты с книжкой. Совет дай, комсомол… Если мы лозунгом ударим, а?!
Иванцев поднял прямые брови, в карих глазах мальчишеское удивление: скор Силаныч на придумки…
— Кого ударим, по какой причине?
— А товар-то выдаем… Пушнина, живица… На это же как посмотреть. Тоже, брат, как и хлебушек — политика! Бери-ка стару газету, изрежь, а на ленте напиши аршинами: «Ты — советской артели! Советская артель — тебе!» Вразумительно, а? Текущий момент… Действуй, Иванцев!
Только вынес Алексей плакат на крыльцо, а тут Аннушка. Окликнул.
— Ты в магазин? Иди сюда, помоги прибить.
Аннушка не то что в лесу — принаряжена. Белый платочек, кофточка кубового[13] цвета с длинным рукавом, а по кофточке от шеи и до юбки — ровный ручеек из сплошных белых пуговиц. И ботинки с высокой шнуровкой — все из материнского сундука, все давнее, а красиво смотрится на девушке.
Она ласково смеялась глазами.
— Ты правильные слова написал!
Лестница, молоток, гвоздочки — все появилось быстро. Аннушка маленьких квадратиков из бумаги намяла. Это под гвозди, чтобы крепче держался плакат…
Молоток прыгал, бил по пальцам.
— Ты глаза-то на сторону не продавай, Алеша. Будто и не видел никогда.
А он все глядел и глядел на девушку. По-новому глядел. Как на близкую сердцу.
— Что вечером у вас. Какие такие мероприятия…
— А вечером у нас так… Сядем к окошечку, кулачок под румяну щечку и будем ждать молодого царевича на белом коне…
— Так уж и на белом. А если тот царевич пешочком. С веником для отгона комаров…
— Сойдет по нашим местам!
За улыбками, за пустыми словечками они прятали то большое, о чем не говорят влюбленные сразу.
— Приходи сегодня к Чулыму, Аннушка.
Она прикрыла длинными ресницами свои счастливые глаза. И еще по улыбке на губах Алексей понял: она согласна.
— Точно придешь?
— Я не Любка Показаньева, словом-то попусту не кидаюсь…
Уже успокоенный, довольный, Алексей быстро прибил плакат и спрыгнул с лестницы на землю, готовый хоть сейчас сказать девушке все то, чего еще никому не говорил.
Он не успел. Между ним и Аннушкой — уж точно как из-под земли вырос Кузьма Секачев.
— Таки спелись… Уж и днем у них сбеганья, уж и засветло не разлей их водой…
Заросшее плотной бородой лицо Кузьмы Андреевича мелко тряслось. Старик горячо, с перехватами задышал в лицо Аннушке.
